Черный цветок
Шрифт:
Димка и Виталя, сыновья тетки Светланы, с которой она жила до пятнадцати лет, исправно приходили навещать двоюродную сестру. Их ненужно было просить об этом или напоминать. Парни без разговоров рубили дрова, носили воду, вспахивали под лопату небольшой огород и интересовались: не нужна ли еще какая помощь. А иногда, выкроив из подзаработанных в соседней деревне денег, покупали Томе гостинца. В основном шоколад, потому что знали, как любила его сестра.
– Мы тут проездом. Мамка отправила в Петришки. Решили тебя проведать заодно, – Дима дружелюбно улыбнулся, подошел к колодцу и, наклонив ведро,
Тома отрицательно покачала головой. Баню она топить не собиралась, а воду для полива братья в прошлый раз наносили столько, что еще много осталось.
– Степка, просил тебя поблагодарить, – исподлобья произнес Виталя. Он был скромнее и рассудительнее брата. – Лично прийти… не решается. Стыдно ему.
– А правда, что ты ему это… Руку заворожила? – без стеснения выпалил Дима.
– Дурак, что ли? – нахмурился Виталя. – Сплетни собираешь. Томка ему просто… оказала первую помощь, а ты… и уши развесил.
– Да ладно тебе! – возразил брат. – Будто не знаешь, что…
– И это не правда! – нашелся близнец.
Тома смотрела на парней, и слушать их перебранку ей было неприятно. Произошло то, что и предполагалось. На следующий день после происшествия со Степаном вся деревня говорила о ней.
Вспомнили и мать, и бабушку, которую в свое время знали, как великую травницу. К ней приходили из соседних деревень за настоями и сборами. Но порой ходили слухи, что бабка Агата больше, чем просто травница. По ночам у нее не гаснет свет. Одним своим взглядом она может внушить такое, что и не снилось, а чего стоят руки так и говорить нечего. Их прикосновения творили чудеса, но за такой силой водилась «нечистая». Она и вся ее родня прокляты, поэтому и мужики рядом не задерживались. Вымирали они все, как мухи.
А, когда при свидетелях Тома смогла остановить хлеставшую у Степана кровь и поговаривали, что уже на третий день после операции рука, будто на глазах заживала, слухи возобновились, только уже в ее сторону.
«Не чисто дело. Точно не чисто» – шептались в деревне. Народ любил приукрасить увиденное и услышанное, но предположение о том, что силу свою Агата передала внучке, облетела округу и просочилась за ее пределы буквально за несколько дней. Только, задать Томе вопрос: «Правда это или нет?» прямиком, никто не решался.
Девушка подошла к Витале и положила руку ему на плечо. Парень резко обернулся и заглянул сестре в глаза. Она, несколько секунд вглядывалась в расширившиеся зрачки брата, а затем медленно моргнула и кивнула.
– Так… – Виталя запнулся, осторожно принимая доказательства, а затем твердо добавил: – Ну и пусть. Это ничего не меняет.
– Ха! Круто! Если что моя сестра… раз и… – Димка игриво сделал вид, что полоснул себе чем-то по горлу.
– Дурак! – нахмурился Виталя и направился к калитке. – Поехали. Мамка волноваться будет, если поздно приедем.
Тома не собиралась скрывать того, что ей подарено бабушкой. Она не видела в этом ничего плохого и тем более опасного. Только ей с этим жить и решать, как справляться. Может быть, случай со Степаном единственный, где она могла применить свою силу и другого не представится, но найти способ как давать ей выход
Провожая взглядом близнецов, Тома мысленно благословила их в дорогу и вернулась в дом. Ближе к вечеру она собиралась сходить на болото за крапивой, а сейчас нужно было попробовать сделать первый в своей жизни оберег.
Девушка взяла пучок соломы, сложила его вдвое и с помощью ниток перевязала в нужных местах так, чтобы получилось подобие куклы. Затем, положила поделку перед собой, накрыла ладонями и, закрыв глаза, стала воображать того, кому был предназначен оберег.
Мысленно очерчивая образ тонкой невидимой линией, Тамара вплетала в нее молитву и слова заговора. Проговаривая сначала в сознании, а затем, безмолвно произнося губами, она старалась вложить в их смысл всю свою любовь к этому человеку, заботу о нем и пожелания здоровья. Девушка свято верила, что все должно сработать и, если так произойдет, никакая беда не сможет добраться до него.
Произнеся заговор в последний раз, Тома открыла глаза, приложила к губам два пальца, указательный и безымянный, а после дотронулась ими до куклы. Осталось привязать нитку и оберег готов. Она собиралась отнести его тому, кому предназначалось завтра, а пока припрятала вещицу в шкафу.
Вернувшись в кухню, девушка достала из холодильника банку с молоком, поставила на стол и полезла в шкафчик за чашкой. И только протянула руку, как внутри все вдруг сжалось и стало тяжело. То же самое она ощутила прежде, чем увидеть раненого Степана.
Не успела Тома сделать несколько облегчающих вздохов, как услышала, что калитка громко хлопнула, и кто-то торопливыми шагами прошел по двору, поднялся на крыльцо и открыл дверь в сени.
– О господи! Господи! Тома! Девонька.
Тома открыла дверь и увидела переминающуюся с ноги на ногу запыхавшуюся Людмилу Евдокимову. Ее дом был в десяти минутах шагом и считался соседским потому – что Тома жила на окраине деревни.
– Машка! Машка моя, совсем хворая! Утром проснулась – огнем горит. Я ей от температуры дала, а она сбивается и наново вскакивает. Доктор в район уехала, а из города вызывать, так не дождешься их. Обещали, как с района приедет сразу к нам, а когда ж это будет!? А к обеду Машка еще и кашлять начала! Да так, что прям заходится. Я уж не знаю, что с ней, – причитая, женщина теребила край кофты и, то и дело, опускала и поднимала глаза, словно винилась в чем-то. – Ты… это… помоги. Я слыхала про Степана. Так может…
Тома, соглашаясь, кивнула и бросилась в маленькую кладовую. Схватила несколько подвешенных к крючкам холщовых мешочков, ступила на низенькую скамеечку, сняла с полки бутылку с настойкой и, вернувшись в сени, дала ожидавшей женщине знак, что готова.
Как бы там ни было, а отказывать Тома не имела права. Если она может быть хоть чем – то полезной, то сделает все, что от нее зависит.
Оказавшись на месте, не церемонясь, девушка быстро зашла в дом к Людмиле и направилась в комнату, где находилась больная. Сама догадалась, куда нужно идти, хотя никогда не была в этом доме. Некое чутье, опьяняющая тяга и запах беды вели ее к обессиленной девочке.