Черный цветок
Шрифт:
Два стола, шесть табуреток, чашки, ложки и вилки. Вот, пожалуй, и весь набор удобств. Маленькое окошко, по – домашнему занавешенное тюлем, который давно не мешало бы постирать, да ни у кого руки не доходили.
Тома не стесняясь, взяла чашку, кусок витушки и с аппетитом откусила ладный кусок. Тут же запила его молоком и от удовольствия промычала.
– А, что это… Сережки никак новые? – с улыбкой вдруг заметила Мария.
Тома смущенно пожала плечами и, соглашаясь, кивнула.
– Ее… наследство? Кстати с днем рождения тебя! – в голосе женщины промелькнула
Снаружи послышались крики и какая-то возня. Затем ругань мужчин и женское оханье. Мария нахмурившись, откинула занавеску, прильнула к окну и, приложив правую руку к груди запричитала:
– Ой. Ой. Что же это… – сорвалась с места и бросилась к двери.
Тамара тут же поставила чашку, резко встала и направилась следом.
Внутри что-то екнуло. Какое-то странное и тревожное чувство. И только когда девушка оказалась на улице, словно видение, перед глазами возник образ бабушки и тут же исчез, а еще через мгновение Тома поняла почему.
Были ясны и ругань трактористов Емельяна Васильевича с сыном и оханье Петровны и причитания Марии. Они суетились вокруг истекающего кровью Степки и не знали, как к тому подступиться, дабы не сделать хуже.
Все бы ничего, но парень, видимо испытав шок, не произносил ни звука, хотя должен был кричать от боли потому – что кисть его правой руки болталась на куске мяса. Степан лишь зыркал по сторонам, и пребывал в каком – то одурманенном состоянии.
Тамара смотрела на обескураженных людей и Степана, но не решалась сделать шаг. Вот он! Момент, которого она ждала всю жизнь. Выбор, который нужно сделать здесь и сейчас. Немедля, не оглядываясь и не думая о том, что будет дальше. И решение, которое казалось, она приняла для себя уже давно, вдруг стало шатким. Понимание, что все изменится для нее раз и навсегда, сделай она шаг вперед, накатило холодной волной.
Времени на страх не было, но он все же на какое-то мгновение завладел ею. Подлый, страх перед людьми. И призвав всю волю Тома, сумела отогнать его.
Это должно было случиться рано или поздно. Нужно было решиться. Решиться ступить на новый, но неизбежный путь, к которому она готовилась всю свою жизнь.
Сумерки не торопились завладеть вечером и опускались на землю, медленнее обычного. Будто хотели угодить хозяйке маленького домика на окраине деревни. С каждым часом в комнате становилось темнее, а, чуть прогретый днем, майский воздух, вдруг став холодным и колким, проникал сквозь приоткрытое окно, наполняя собой помещение.
Не было слышно привычной трели соловья. Стрекотания кузнечиков и, то и дело ползающего под окнами, кота Михаила. В округе стояла нагнетающая тишина, от которой становилось еще тяжелее и печальнее. Будто природа была в курсе, что сегодня особенный вечер и смолкла, дабы не мешать знаковым мыслям, воплотиться в решение.
Старая женщина знала, что эта ночь для нее будет последней. Ещё несколько часов и мучения закончатся. Прошлое, адская боль, пьянящее головокружение и не покидающий вот уже несколько дней хоровод воспоминаний канут в небытие.
Настал час покинуть нынешний мир и перейти в другой. Неизвестный, слегка пугающий, но такой желанный и притягивающий, как магнит.
Только есть ещё одно не законченное дело, от исхода которого зависит будущее. Не ее. Той, что дороже всего на свете. Той, ради кого она терпела муки, не сдавалась до последнего и оттягивала предначертанное судьбой.
Все получится. По – другому и быть не могло. Женщина тяжело вздохнула и, прикрыв глаза, облизнула сухие губы.
– Дать воды? – раздался уставший и недовольный женский голос. Он отличался от голоса хозяйки лишь тем, что в нем теплилась жизнь. Хотя, искаженный временем, создавал впечатление обратного.
– Нет, – чуть слышно произнесла хозяйка.
– Упрямая. Всю жизнь ты так. Вот и маешься теперь! Когда уже свет то включить можно?
– Когда умру тогда и включишь, – прошипела женщина. Ей не нравилось, что сидящая напротив мешает её предсмертному делу, – Я не просила находиться рядом.
– Ой, заладила! Как жешь! Умреть она! – гостья всплеснула руками и встала. – Ну… как знаешь. Я хотела, как лучше. Чай не чужая, – в темноте послышались медленные и тяжелые шаги, больше проходившие на шарканья.
– Приведи Тамару, – неожиданно бодрый и суровый голос хозяйки заставил гостью остановиться и резко обернуться.
– Нечего дитенку тут делать! В темноте, – зло выплюнула женщина.
– Это моя последняя воля. Приведи.
– Ой, и злое ты задумала! Ведь, погубишь девку. Накой ей эта маета? Вырастет. Проклинать тебя будет, – смягчившись, запричитала гостья.
– Только от неё все зависит. Судьба не ошибается, но если не захочет, значит…
– Так ведь, ты за неё уже все решила. Не трогала бы, чай она бы и забыла про все, спустя время, а так… на всю жизнь ведь. Христом Богом прошу…
– Хватит!
Голос хозяйки стал более резким и холодным. От этой перемены гостья поежилась и второпях перекрестилась. Спорить с родственницей все равно, что биться о стену. Она была непреклонна. И, как бы не хотелось, а не выполнить последнюю волю умирающего не имела права. Пусть до последнего и не верила, что хозяйка дома на самом деле чувствует смерть.
Да. Она могла. Умела её чувствовать, но, так же, слыла той ещё актрисой. И возможно разыгранный спектакль был лишь для того, чтобы увидеть внучку, которая вот уже как неделю гостила у тетки. Здоровому ребёнку не место возле хворой.
Как только старушка переступила порог, услышав знакомые кряхтения и шарканья, девочка выбежала в сени и молча уставилась на женщину. В синих, как грозовые облака, глазах читался немой вопрос вперемешку с тревогой, которую она не могла озвучить.
– Ну, что Томка! Одевайся. Пойдём к бабке. Просила… тебя привести, – старушка попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривой и горькой. – Чай скучает.
За спиной девочки появилась молодая женщина лет тридцати, а следом в сени попытались выскочить двое полуторагодовалых мальчугана.