Черный дембель. Часть 5
Шрифт:
Яичные белки для суфле взбивала Лена. Делала она это ручным механическим миксером, который я обнаружил в хозяйстве Бурцевых (его наличие Настю удивило — до нашего с Леной появления на этой кухне миксер уже несколько лет не извлекали из шкафа). Я тем временем растапливал на водяной бане плитки шоколада.
— И что это будет? — спросила Настя, когда я рисовал на клеёнке детали для объёмного пазла.
— Скоро увидишь, — пообещал я.
Форму для торта я снова сделал из сита (нового, купленного сегодня Настиным отцом в магазине). Варил инвертный сироп для шоколадного
Шоколадные танки (уже собранные из деталей) отправились в морозильную камеру. Шоколадное тесто для розы остывало на столе. Зажатое между двумя коржами брауни суфле «Птичье молоко» застывало в холодильнике.
Я объявил очередной перерыв.
Котова сварила кофе. Мы уселись вокруг кухонного стола, обсуждали кулинарные рецепты. Бурцева курила — спешила «заправиться» никотином до возвращения с работы отца (при нём она к сигаретам не прикасалась).
Завершали мы работу над тортом «Птичье молоко» уже под присмотром вернувшегося с работы Бурцева. Евгений Богданович с нескрываемым любопытством наблюдал за тем, как я соединял шоколадные лепестки розы. Поглядывал, как Лена покрывала торт глазурью. Задавал касавшиеся нашей работы вопросы, словно перенимал опыт. Запах табачного дыма в кухне он будто не замечал. Но и сам при дочери не дымил — выкурил сигарету, когда Лена и Настя ушили в гостиную.
За финальными штрихами в работе над тортом наблюдали и Настя, и Евгений Богданович. Они замерли плечо к плечу около окна, смотрели, как я уложил поверх ещё не застывшей глазури шоколадную розу («Как настоящая», — шепнула Бурцева). Рассматривали установленные по разные стороны от стебля розы танки («На тридцать четвёрки похожи», — заявил Бурцев). Я пояснил, что нынешнюю композицию создал впервые; и что название для неё пока не придумал.
— Очень красиво получилось, — сказала Настя. — Не та красива, у которой хвалят руку или ногу, а та, у кого весь облик не позволит восхищаться отдельными чертами. Это Сенека.
— И когда мы эту красоту разрежем? — спросил Бурцев.
— Папа!
— А что такого? Это ведь торт.
Евгений Богданович пожал плечами.
— Красивый торт, — произнёс он. — Но… красота — это королева, которая правит недолго. Это твой Сократ сказал, между прочим.
— Я знаю.
Бурцева с удивление взглянула на отца — тот улыбнулся и сообщил:
— С кем поведёшься…
Я посмотрел на часы — убедился, что пока не опаздывал.
— Суфле ещё плохо схватилось, — сказал я. — Пусть постоит в холодильнике. Но к утру торт будет готов.
Ещё вчера объяснил Бурцевым, что встречусь сегодня с «одним очень хорошим человеком», с которым познакомился ещё в январе. Пообещал, что вернусь «не поздно». Лена и Настя проводили меня в прихожую. Котова поцеловала меня на прощание. Я почувствовал, как Лена что-то сунула мне в карман куртки, где уже лежала чекушка с водкой, приправленной снотворным.
— Тебе это пригодится, — шепнула Котова.
И уже громче добавила:
— Удачи тебе, Серёжа. Не задерживайся.
Я спустился на два лестничных пролёта
Произнёс вслух:
— Молодец, Котова. И когда только успела?
Глава 14
На улице уже почти стемнело. Звёзды на небе не появились, но уже зажгли фонари. Я вышел из подъезда и торопливо зашагал вдоль дома. Сегодня днём в Москве была плюсовая температура. Но я всё равно надел кепку. Надвинул на лоб козырёк, приподнял воротник куртки. Подумал о том, что зря не раздобыл себе шляпу, в какой щеголяли киношные гангстеры, шпионы и разведчики. Сунул руки в карманы — в левом лежала чекушка «Русской», а в правый карман я переложил полученное от Лены удостоверение. По сторонам я не смотрел, шёл целеустремлённо (изображал серьёзного делового человека, какие в этом доме в большинстве и проживали). Вышел к автомобильной дороге и сразу же направился в направлении светофора.
Отметил, что автомобильное движение сейчас было слабым. Из центра ехали лишь редкие машины — большее количество машин направлялось именно в центр (хотя я ещё пару минут назад представлял, что в это время ситуация на дороге будет противоположной). Под моими ногами был уже очищенный от снега асфальт. Порывы холодного ветра подталкивали меня в спину. Справа от меня светились окна домов, слева мелькал свет автомобильных фар. В воздухе я почувствовал не только запахи выхлопных газов и бензина, но и ощутил явственный аромат прелой листвы (какой обычно появлялся не ранней весной, а поздней осенью). Мимо меня проехал дребезжащий автобус. Навстречу мне прошагала группа шумных подростков.
Москва, как и в моей прошлой жизни, даже сейчас (в тысяча девятьсот семьдесят пятом году) казалась излишне шумной. А жители и гости столицы выглядели торопливыми и суетливыми, будто обитатели растревоженного муравейника. Я легко вписался в царившую на центральных московских улицах суету. Резво вышагивал вдоль дороги мимо ещё не покрывшихся листвой (но уже избавившихся от снежных шапок) деревьев. Не рассматривал пешеходов (я насмотрелся на нынешних москвичей ещё в январе). Но изредка посматривал на дорогу. С удивление отметил, что мимо меня ещё не проехала ни одна машина такси. Зато уже дважды прогромыхали автобусы. Добрался до светофора, когда на том загорелся красный сигнал.
Я остановился и взглянул в сторону замерших на дороге машин. Отметил, что со стороны центра города к светофору подъехали только два автомобиля: бежевая «Волга» ГАЗ-21 и серо-голубой БМВ 2500. Немецкий автомобиль на советской улице сейчас выглядел экзотикой; не только в Новосоветске — даже в Москве. Хотя здесь я вчера заметил больше двух десятков иномарок. Но светло-голубой БМВ увидел впервые. Я шагнул на проезжую часть, прошёл мимо «Волги» (её водитель проводил меня укоризненным взглядом). Подошёл к творению немецкого автопрома и остановился перед закреплённым на капоте логотипом с надписью «BMW». Посмотрел сквозь лобовое стекло на водителя и продемонстрировал ему обложку удостоверения.