Чёрный дом
Шрифт:
— Не надо, не надо меня учить, — говорит Генри, но улыбается, открывая банку с пивом. Идет к телефону и набирает номер Джека.
На пассажирском сиденье в кабине пикапа, стоящего перед домом номер 1 по Нейлхауз-роуд, оживает сотовый Джека. Но кабина пуста, так что его трели никто не слышит.
«Абонент, которому вы пытаетесь дозвониться, в настоящее время не отвечает. Пожалуйста, попробуйте позвонить позже».
Генри кладет трубку, возвращается к двери, нажимает на панели другую кнопку. Голоса, которые сообщают время и температуру воздуха, его персональные, но запрограммированы так, что Генри не знает, какой
— Время четыре двадцать две пополудни! Снаружи температура восемьдесят два градуса! Внутри — семьдесят! [107] Что тебе до этого? Что всем до этого? Жуй это, ешь, запивай, оно все-е-е…
..равно выйдет из одного места. Правильно. Генри вновь нажимает на кнопку, отсекая завершающую часть фирменной фразы Висконсинской крысы. Неужели так быстро прошло время?
Господи, совсем недавно пробило полдень. И раз уж речь зашла о времени, так ли давно ему было двадцать лет и энергия била в нем ключом? Что с…
107
По шкале Фаренгейта, принятой в Америке. Соответственно — 28 и 21 градус по шкале Цельсия.
Вздох повторяется, прерывая насмешки над собой. Вздох?
Ой ли? Куда вероятнее, сбой в работе кондиционера. Во всяком случае, только таким образом он может это объяснить.
Он может дать ту трактовку, какую хочет.
— Есть тут кто-нибудь? — спрашивает Генри. В голосе дребезжание, которое он ненавидит. Старческое дребезжание. — Есть кто-нибудь в доме?
На какую-то секунду его охватывает страх: а вдруг он услышит ответ. Но никто не отвечает, понятное дело, и Генри тремя большими глотками ополовинивает банку. Решает, что пойдет в гостиную и немного почитает. Может, Джек позвонит. Может, алкоголь поможет ему унять расшалившиеся нервы.
«А может, в ближайшие пять минут мир перестанет существовать, — думает он. — И тогда тебе не придется вслушиваться в этот ужасный голос на кассетах, которые ждут в студии».
Эти чертовы кассеты лежат на звуковом пульте, как неразорвавшиеся бомбы.
Генри медленно возвращается в гостиную, выставив перед собой руку, говоря себе, что он не боится, совершенно не боится прикоснуться к лицу умершей жены.
Джек Сойер навидался всякого, побывал в местах, где нельзя взять напрокат автомобиль в компании «Авис» и вода вкусом не отличается от вина, но и для него открывшееся под одеялом — шок. Точнее, нога Мышонка. Еще точнее, то, что стало с ногой Мышонка. Когда ему удается взять себя в руки, первый позыв — отругать Дока за то, что он снял штаны с Мышонка. Джек думает о сосисках, о том, как они сохраняют форму на скворчащей сковородке, которая стоит на раскаленной горелке. Это, безусловно, глупое сравнение, primo stupido, [108] но человеческий мозг в стрессовых ситуациях выдает более чем странные умозаключения.
108
крайне глупое (ит.).
Форма ноги сохраняется, в какой-то степени, но плоть отделилась от кости. Кожи как таковой нет, она превратилась в сочащуюся желеобразную субстанцию, смесь молока и беконного жира. С мышцами, которые обтягивала кожа, тоже произошли катастрофические изменения. Укушенная нога из твердого состояния словно перешла в жидкое, эта жидкость испепеляет и диван, на котором лежит Мышонок. К запаху разлагающейся плоти добавляется запах тлеющей ткани.
Из этой отдаленно напоминающей ногу массы торчит ступня, полностью сохранившаяся, целая и невредимая. Будто принадлежащая другому человеку. Джеку на мгновение становится дурно, он наклоняет голову, борясь с подкатившей к горлу тошнотой, изо всех сил пытаясь не заблевать рубашку.
Возможно, спасает Джека рука, которая ложится на его плечо. Нюхач пытается хоть как-то поддержать его. Краснота полностью ушла с лица Нюхача. Выглядит он как мотоциклист, поднявшийся из могилы, герой многих легенд байкеров.
— Видите? — Голос Дока доносится издалека. — Это не ветряная оспа, друг мой, хотя поначалу некоторые симптомы совпадали. Красные пятна уже появились на левой ноге… на животе… на яйцах. Так выглядела кожа вокруг укуса, когда мы привезли его сюда, краснота и припухлость. Я думал: черт, ничего страшного, у меня достаточно «зитромакса», чтобы справиться с воспалением до захода солнца. Сами видите, какой прок от «зитро». Тут вообще бы вряд ли что помогло. Эта дрянь пожирает диван, а потом, думаю, примется и за пол. Эта дрянь очень голодна. Так что же это, Голливуд? Я чувствую, только вам и Мышонку известен ответ.
— Он по-прежнему знает, где находится дом, — вставляет Нюхач. — Я вот понятия не имею, хотя мы только что вернулись оттуда. Ты тоже. Так?
Док согласно кивает:
— Но Мышонок — он знает.
— Сюзи, дорогая, — обращается Док к Медведице. — Пожалуйста, принеси другой плед. Этот уже на последнем издыхании, вот-вот прохудится.
Медведица уходит с радостью. Джек встает. Ноги ватные, но все-таки держат.
— Прикройте его, — говорит он Доку. — Я иду на кухню. Если не выпью сейчас воды, умру.
Джек пьет прямо из-под крана, жадно глотает, пока желудок не наполняется до краев, потом рыгает, как лошадь. Какое-то время стоит, глядя на двор Нюхача и Медведицы. Среди сорняков установлены качели. При виде их у Джека щемит сердце, но он все равно смотрит на качели. После того как он увидел ногу Мышонка, то, что с ней стало, очень важно напомнить себе, что он здесь не без причины. И чем большую боль вызывает напоминание, тем лучше.
Солнце, уже золотое, спускающееся к Миссисипи, бьет прямо в глаза. Значит, хотя ему и казалось, время не остановилось.
Во всяком случае, не остановилось за пределами этого двухэтажного дома, номер 1 по Нейлхауз-роуд. Его не отпускает мысль, что приезд сюда — пустое, как и крюк, который он сделал, чтобы заехать к Генри. Он думает, что мистер Маншан и его босс, аббала, дурят ему голову, спокойно продолжая свое черное дело.
Он может найти «Черный дом» благодаря гудению в голове, так почему бы ему не сесть в пикап и не поехать туда?
«Аромат духов, который он чувствует, — не его мертвой жены».
Что сие означает? Почему упоминание о том, что кто-то чувствует аромат духов, так пугает его?
Нюхач стучит в дверь кухни. Он неожиданности Джек даже подпрыгивает. Его взгляд падает на прямоугольник материи, который висит над кухонным столом. Вместо привычного «ГОСПОДИ, БЛАГОСЛОВИ НАШ ДОМ», на нем вышито «ДА ЗДРАВСТВУЕТ ХЕВИ-МЕТАЛ», а ниже — «ХАРЛЕЙ-ДЭВИДСОН».
— Возвращайся, — говорит Нюхач. — Он в сознании.
Генри на лесной тропе, может, это просека, и кто-то находится у него за спиной. Всякий раз, когда он оборачивается, чтобы посмотреть, кто там (в этом сне он — зрячий, но радости от этого нет), он видит чуть больше. Вроде бы это мужчина в вечернем костюме, но пугающе высокий, с зубами, торчащими над его красной, улыбающейся нижней губой. И у него (неужели такое возможно?) только один глаз.