Чёрный дом

Страуб Питер

— Что, по-вашему, это означает? Ей гораздо лучше или хуже?

Коридор проводит их в большую комнату, в которой, похоже, добрую сотню лет ничего не менялось. Темно-коричневые деревянные панели обшивки стен поднимаются на четыре фута от темно-коричневого деревянного пола. В стене по правую руку от них, под самым потолком, два высоких узких окна пропускают в помещение тусклый свет. Мужчина, сидящий за полированной деревянной стойкой, перегораживающей комнату, нажимает кнопку, которая приводит в действие механизм открывания большущей металлической двери и надписью «Отделение Д» и окошечком из бронированного стекла.

— Вы можете пройти, мистер Маршалл, но кто этот господин?

— Его зовут Джек Сойер. Он со мной.

— Он —

родственник или врач?

— Нет, но моя жена хочет его видеть.

— Подождите минуточку. — Дежурный исчезает за дверью, которая захлопывается с тюремным лязгом. Тут же возвращается с медсестрой, которая тяжелым лицом, большими руками и мощными ногами смахивает на мужчину. Она представляется как Джейн Бонд, старшая медсестра отделения Д.

Имя, фамилия и габариты поневоле вызывают определенные ассоциации. Медсестра оглядывает Джека и Фреда, потом только Джека, задает несколько вопросов, исчезает за металлической дверью.

— Надзирательница Бонд, — вырывается у Джека.

— Так и есть, — кивает дежурный. — Суровая женщина, да еще зачастую и несправедливая. — Он откашливается, смотрит на окно под потолком. — Еще мы зовем ее «ноль-ноль Зеро».

Еще через несколько минут старшая медсестра, надзирательница Бонд, агент ноль-ноль Зеро, распахивает дверь:

— Можете войти, но сначала внимательно выслушайте все, что я вам сейчас скажу.

Они словно попадают в огромный авиационный ангар, разделенный на секции: в одной — мягкие скамьи, в другой — круглые столы и пластиковые стулья, в третьей — два длинных стола с бумагой для рисования, коробками карандашей, наборами акварельных красок. В огромном пространстве вся эта мебель кажется кукольной. Кое-где на бетонном полу лежат серые прямоугольные маты. В двадцати футах от пола в дальней стене пробиты маленькие окна, забранные решетками. Стену эту, из красного кирпича, когда-то давно выкрасили белой краской. В стеклянном закутке по левую сторону от двери медсестра отрывается от книги. В дальнем конце по правую руку, за длинными столами, три запертые металлические двери ведут в отдельные миры. Ощущение, что ты в ангаре, улетучивается. Скорее — форменная тюрьма.

Помещение заполняет низкий гул голосов двадцати или тридцати мужчин и женщин. Только некоторые из них разговаривают с видимыми собеседниками. Они ходят кругами, стоят, как памятники, лежат в позе зародыша на матах. Они считают пальцы и что-то пишут в блокнотах. Они дергаются, зевают, плачут, смотрят в никуда и внутрь себя. Некоторые в зеленых больничных халатах, другие — в обычной одежде: футболках и шортах, спортивных костюмах, рубашках и брюках, свитерах и джинсах. Ни у одного нет пояса, обувь без шнурков. Двое мускулистых мужчин с короткими стрижками и в ослепительно белых футболках сидят за одним из круглых столиков, зорко следя за происходящим, будто сторожевые псы. Джек пытается вычислить Джуди Маршалл, но у него ничего не выходит.

— Я просила слушать меня внимательно, мистер Сойер.

— Извините, — отвечает Джек. — Я не ожидал, что отделение будет таким большим.

— И хорошо, что оно большое, мистер Сойер. Потому что народу у нас прибавляется. — Она ждет признания собственной значимости, и Джек согласно кивает. Очень хорошо. — Я познакомлю вас с несколькими основополагающими правилами. Если вы выслушаете все, что я вам сейчас скажу, ваш приход доставит удовольствие всем нам. Не смотрите на пациентов, не волнуйтесь из-за того, что они могут вам сказать. Не ведите себя так, словно хотите выяснить, что они делают, избегайте резких телодвижений и слов. Будьте вежливы, и вас оставят в покое. Если они что-то у вас попросят, поступайте, как сочтете нужным, руководствуясь здравым смыслом. Но, пожалуйста, не давайте им деньги, острые предметы и еду без разрешения наших врачей. Медицинские препараты, которые получают наши пациенты, могут быть несовместимы с некоторыми продуктами. В какой-то момент пожилая женщина, ее зовут Эстель Паккард, подойдет и спросит, не вы ли ее отец. Ответить можете как угодно, но она уйдет огорченной, если вы скажете «нет». В противном случае будет счастлива до самого вечера. У вас есть вопросы, мистер Сойер?

— Где Джуди Маршалл?

— На той стороне, спиной к нам, на дальней скамье. Вы видите ее, мистер Маршалл?

— Я увидел ее сразу. С утра никаких изменений?

— Насколько мне известно, нет. Ее лечащий врач, доктор Спайглман, придет через полчаса, и вы сможете получить у него более точную информацию. Вы хотите, чтобы я отвела вас и мистера Сойера к вашей жене или предпочитаете подойти сами?

— Мы подойдем сами, — отвечает Фред Маршалл. — Сколько у нас времени?

— Я даю вам пятнадцать минут, максимум двадцать. Состояние у Джуди еще нестабильное, хотелось бы обойтись без стрессов. Сейчас она выглядит довольно спокойной, но при этом в немалой степени утратила связь с реальностью и, скажу откровенно, галлюцинирует. Поэтому меня не удивит новая истерика, а ведь нам не хочется удлинять стабилизационный период переходом на новый препарат, не так ли? Так что, пожалуйста, мистер Маршалл, в разговоре старайтесь избегать тем, которые могут взволновать вашу жену, усилить ее тревогу.

— Вы думаете, у нее галлюцинации?

В улыбке медсестры Бонд чувствуется жалость к собеседнику.

— Судя по всему, мистер Маршалл, галлюцинации у вашей жены были многие годы. Но ей удавалось это скрывать, потому что такие, как у нее, отклонения от нормы не возникают в один день. Они накапливаются год за годом, и все это время человек вроде бы ведет себя нормально. А потом какое-то событие становится спусковым механизмом, вызывает срыв. В данном случае, разумеется, таким событием стало исчезновение вашего сына. И позвольте мне выразить вам свое сочувствие. То, что произошло, ужасно.

— Да, да, конечно, — кивает Фред Маршалл. — Но странности в поведении Джуди появились еще до того…

— Боюсь, это одно и то же. Она нуждается в утешении, и ее галлюцинации, мир, который она в них видела, начали замещать действительность, потому что там она находила столь нужное ей утешение. Вы понимаете, о чем я, мистер Маршалл, не так ли? Вы же слышали, как утром она говорила о путешествиях в другие миры.

— О путешествиях в другие миры? — переспрашивает Джек.

— Достаточно типичный шизофренический симптом, — объясняет медсестра Бонд. — Такие фантазии свойственны половине тех, кого вы здесь видите.

— Вы думаете, что моя жена — шизофреничка?

Медсестра Бонд смотрит мимо Фреда, оглядывая обитателей своих владений.

— Я не психиатр, мистер Маршалл, но за моей спиной двадцать лет общения с душевнобольными. Исходя из своего опыта, я должна вам сказать, что, по-моему, у вашей жены все классические симптомы параноидальной шизофрении. Мне бы хотелось сообщить вам более приятные вести. — Она вновь смотрит на Фреда Маршалла. — Разумеется, окончательный диагноз может поставить только доктор Спайглман, он также ответит на все ваши вопросы, расскажет о лечении и так далее.

Улыбка, которой она одаривает Джека, исчезает, едва появившись.

— Я всегда говорю нашим новым посетителям, что родственникам тяжелее, чем больным. Некоторые из этих людей далеко-далеко от реальности. Откровенно говоря, иной раз им можно только позавидовать.

— Разумеется, — кивает Джек. — Ясное дело.

— Тогда идите. — В ее голосе проскальзывает нотка раздражительности. — Наслаждайтесь визитом.

Несколько голов поворачиваются, когда они идут по пыльному полу к ближайшему ряду скамей; многие пары глаз следят за ними. С дальней скамьи поднимается тощая седовласая женщина, ее глаза умоляюще смотрят на Джека. Вскинутые руки трясутся. Джек заставляет себя не встречаться с ней взглядом.