Чёрный фимиам
Шрифт:
– Иди… иди… прости меня…
Сингур в несколько широких шагов преодолел последние ступеньки и скрылся за поворотом.
* * *
– Эная, - с нотками осуждения в голосе сказал мужчина, – нельзя было его останавливать.
– Нельзя, - ответила спутница, по-прежнему глядя в ту сторону, в какой исчез человек, который так её заинтересовал. – Прикажи, чтобы его проводили, Стиг.
– Я уже приказал, - ответил он.
–
– Уже сказал, - снова ответил мужчина. – Идём, нет смысла тут стоять.
* * *
…Сингур слышал, что его преследуют: сперва довели до красных лестниц, затем звук шагов изменился. Беглеца проводили до синих лестниц, там опять кто-то шёл следом. Несколько раз он нырял в арки, переходил через короткие дворы. И слушал шаги. Идут. Всё равно идут… Кто может так легко и быстро устроить слежку с подменами? Почему они до сих пор не потеряли его, не отстали? Как могут преследовать, не показываясь на глаза?
В голове уже шумело так, что даже звук собственного дыхания причинял боль. Стены домов будто пришли в движение, Сингуру показалось: улочки стали еще теснее и уже. Солнце скрылось за тучей. Над городом повис серый полумрак. Почудился запах прели и сырости, гулкое эхо шагов, давящая тишина… А потом донесся утробный гул ворочающихся в недрах подземелий камней.
Время сперва замедлило, а потом вовсе остановило бег. Сингур замер. Морок оплел рассудок, окутал липким туманом. Гулко шумела в ушах кровь, пульсируя в такт биению сердца. Издалека доносились шаги преследователей. Он отчетливо слышал их, а потому понял, наконец, как был обнаружен.
Они видели его мерцание! Нить жизни вилась бордовыми и алыми сполохами боли. Тот, кто успел ухватиться за неё – уже не отпустит. Будет идти следом, пока не настигнет, если только его не обмануть: не погасить или не изменить цвет, не переплести нить с другими. Это можно было сделать, можно было разорвать соприкосновение. Раньше у Сингура всегда получалось. Но с тех пор многое изменилось.
Беглец привалился к стене одного из домов и глубоко втянул носом воздух.
Да. Многое изменилось. Просто он забыл. Эта темнота вокруг – всего лишь морок. Он рассеется, если слушать биение сердца.
Шаги звучали всё ближе. Но сердце билось глуше. Постепенно липкий туман отступал. Сингур понял, что по-прежнему стоит на пустынной узкой улице. Ему по-прежнему было больно, но теперь он видел, куда идти. Дорога развернулась под ногами, и переливающиеся искры понеслись вперед.
Беглец устремился туда, куда их нёс ветер.
Через пару лестниц он выскочил к колоннаде богатого дома удовольствий и с облегчением нырнул в её тень. Здесь его не найдут. Слишком много людей, слишком много нитей, и все они горят цветами похоти. Есть среди них и багровые отблески боли, и пурпурные краски исступления, и алые сполохи желания.
Он нарочно захлестнул своей нитью пару других, выбирая самые яркие, а потом зло усмехнулся, когда его мерцание сменило цвет. Где-то позади преследователь затряс головой, безуспешно пытаясь отыскать ускользнувшего беглеца. Увы ему. Нити перепутались и увидеть среди них ту – единственную – больше не получится.
Сингур же толкнул дверь, прошёл через просторную залу, по которой сновали разодетые и полуголые девки, сунул в руки встречающему его евнуху монету, схватил за локоть какую-то чёрную и поволок вверх по лестнице.
Шлюха, которую вальтариец подцепил, бежала рядом, лопоча на ломаном дальянском. Он понимал с третьего слова на пятое, да и всё равно было, чего она там болтает. Однако на втором этаже девка вывернулась, взяла Сингура за руку и повела вперёд.
Всеотец, какие длинные у них тут коридоры! Сколько ещё идти?
Но вот, наконец, черномазая толкнула дверь в просторную светлую комнату и тут же принялась раздеваться. Впрочем, Сингур даже не посмотрел на неё, оттолкнул, сам запер дверь и мягко скользнул к окну. Внизу никого не было. Он вернулся к двери и подпер её кроватью, которую сдвинул одним рывком.
Девка стояла, прижавшись к стене, и в ужасе глядела на происходящее. Глаза у неё были… Такие только у шианок увидишь – огромные, как тарелки, и кошачье-зелёные.
– Спать хочешь? – спросил её Сингур на шианском.
Шлюха испуганно закивала.
– Ложись, спи. Услышу, что пробуешь выйти, – сломаю нос. Станешь уродкой, и тебя прогонят.
Это была серьезная угроза. Девка-то красивая. А если искалечишь – куда ей деваться? Он дал на входе половину серебряного талгата. Считай, купил эту черномазую. Денег-то как жалко…
Сингур сел на пол под окном.
Ему стало жарко – пот обсыпал с головы до пят. И дышать нечем. Следующим, он знал, будет холод. А пока жар.
Девка глядела на него от стены, а потом осторожно сделала шажок к кровати. Мужчина на это никак не отреагировал. Она легла, подтянув длинные ноги к груди. Волосищи – чёрные и кудрявые – свесились до пола.
Сингур молчал. Ему было плохо. Тело начала бить мелкая дрожь. Надо перетерпеть. Это недолго. Сейчас сердце выровняется, кровь успокоится – и всё пройдет. Просто перетерпеть.
Первой затрещала сломанная ещё лет десять назад голень. Он скрипнул зубами, понимая, что ошибся и всё куда как хуже, чем он себе внушал. Ему надо дойти туда, где Эша. Иначе… кое-как он поднялся и снова выглянул в окно. Никого. Светло и никого. Попытался прислушаться – ничего особенного не услышал. Стонали в соседних закутках шлюхи, рычали мужики, скрипели кровати, где-то надрывно кричала девка. Но не было ни распаленного дыхания людей в погоне, ни сдерживаемого осторожного дыхания засадников.