Черный флаг
Шрифт:
И я принял его угощение. Он взял две кружки (вторую — для себя), пододвинул стул, расцарапав плитняк, и сел.
Ты же помнишь выражение лица Эмметта Скотта? То самое, с лимоном во рту? Так вот, стоит сказать, что там, когда он заговорил со мной, презираемым Эдвардом Кенуэем, он выглядел еще более страдальчески. Я чувствовал себя в таверне, как рыба в воде, но он сидел в постоянном напряжении.
Периодически он поглядывал за одно плечо, потом за второе, словно боялся, что на него нападут сзади.
— Кажется, у нас не было возможности поговорить, — сказал
Я саркастично усмехнулся в ответ.
— Ваша выходка на свадьбе внесла свою лепту, не думаете?
Конечно, выпивка развязала мой язык и придала храбрости. Но немаловажную роль сыграло и то, что я выиграл в борьбе за его дочь. В конце концов, ее сердце принадлежало мне, и не нужно было доказательства более весомого, чем ее решимость отказаться от столь многого, чтобы понять, что она была предана именно мне. Даже он это понимал.
— Мы оба светские люди, Эдвард, — произнес он, и было очевидно, что он пытался взять ситуацию под контроль. Но я видел его насквозь, я видел, каким он был в действительности: трусливым омерзительным человеком, который добивался сделок, нагоняя страх на партнеров, который, возможно, избивал своих слуг и жену, который полагал, что люди вроде меня должны были кланяться и трепетать перед ним, как моя мать и отец на свадьбе (и одно только это воспоминание приводило меня в бешенство).
— Может, поговорим, как дельцы?
Я сделал долгий глоток эля, не сводя с него взгляда.
— Что вы предлагаете, дорогой тесть?
Его лицо посуровело.
— Ты бросишь ее. Прогонишь. Делай, что хочешь. Ты освободишь ее. Отправишь назад ко мне.
— И если я так и поступлю?
— Я озолочу тебя.
Я осушил кружку пива. Он кивком указал на нее, задав вопрос одним лишь взглядом. Я согласился. проследил, как мне налили еще, затем выпил эль до дна, почти в один присест. Комната начала кружиться.
— Вы же знаете, что сделать со своим предложением?
— Эдвард, — произнес он, подавшись вперед, — мы оба знаем, что ты не сможешь обеспечить мою дочь. Мы оба знаем, что ты сидишь здесь из отчаяния, потому что ты не сможешь обеспечить мою дочь. Ты любишь ее, я знаю, потому что и я когда-то был таким же бесполезным, как ты.
Я взглянул на него и стиснул зубы.
— Бесполезным?
— Это же очевидно, — процедил он, сев на место. — Ты — овцевод, мальчишка.
— Куда делось "Эдвард"? Я думал, вы говорили со мной на равных.
— На равных? День, когда ты будешь ровней мне, никогда не наступит, и мы оба это знаем.
— Вы ошибаетесь. У меня есть планы.
— Слышал я о твоих планах. Каперство. Стать состоятельным в открытом море. У тебя не получится, Эдвард Кенуэй.
— Получится.
— Ты морально не устойчив. Я же предлагаю тебе путь из той ямы, что ты сам себе вырыл, мальчишка. Хорошенько подумай об этом.
Я выдул очередную кружку эля.
— Может, еще одна порция эля убедит меня?
— Как пожелаешь.
Передо мной на столе возникла еще одна полная кружка, и мысли в моей голове заплясали с новым жаром. Он был прав. Во всем этом разговоре самым ужасным было то, что Эмметт Скотт был прав. Я любил Кэролайн, но я не мог ее обеспечить, и если я был воистину послушным долгу мужем, я должен был согласиться на его предложение.
— Она не хочет, чтобы я уходил, — сказал я.
— А ты хочешь уйти?
— Я хочу, чтобы она одобрила мои планы.
— Она никогда не одобрит.
— Мне остается только надеяться.
— Если она действительно любит тебя, как говорит, то никогда не одобрит.
Даже пьяный я не мог не согласиться с ним. Я знал, что он был прав. Он знал, что он был прав.
— Ты сделал себе врагов, Эдвард Кенуэй. Много врагов. Кое-кто из них довольно влиятелен. Как ты думаешь, почему они тебе еще не отомстили?
— Боятся? — спросил я не без хмельной бравады в голосе.
Он усмехнулся.
— Конечно, они не боятся. Они оставили тебя в покое из-за Кэролайн.
— Значит, если я приму ваше предложение, моих врагов больше ничего не сдержит?
— Кроме моей защиты.
В этом я сомневался.
Я отхлебнул еще эля. Эмметт Скотт топил меня глубже и глубже в уныние. Он досидел там до глубокой ночи, напоминая мне одним своим присутствием, как ничтожны были мои варианты.
Когда я встал, чтобы уйти, мои ноги отказались держать меня, и мне пришлось опереться на стол, чтобы хотя бы не свалиться. Отец Кэролайн с отвращением на лице подошел, чтобы помочь мне, и не успел я опомниться, как он уже тащил меня домой. Разумеется, не потому что хотел убедиться, что со мной все будет в порядке, а потому что хотел показать Кэролайн ее пьянчугу-мужа, и ему это удалось, когда я, безудержно смеясь, вскарабкался внутрь. Эмметт Скотт весь раздулся и сказал:
— Это — пропащий пьяница, Кэролайн. Он столько же непригоден для жизни на суше, сколько и на море. Если он отправится в Вест-Индию, пострадаешь только ты.
— Отец… отец…
Она совсем расплакалась, и стоило мне завалиться на постель, как я понял по одним лишь его сапогам, сдвинувшимся с места, что он ушел.
— Этот скряга, — еле выговорил я, — он ошибается во мне.
— Надеюсь, — ответила она.
Я позволил хмелю охватить мое воображение.
— Ты же веришь в меня? Неужели ты не видишь, как я стою на палубе корабля, который заходит в порт? Я, разбогатевший… и тысячи дублонов вываливаются у меня дождем из кармана. Я это вижу.
Когда я взглянул на нее, она мотнула головой. Она — не могла увидеть.
На следующее утро, протрезвев, не мог уже и я. Наверное, это был лишь вопрос времени. Отсутствие надежд на будущее словно стало третьим человеком в нашей семье. У меня было два варианта: взять деньги Эмметта Скотта и вернуть ему дочь или воплотить мечты об открытом море.
Сердце Кэролайн разбивалось в обоих случаях.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
На следующий день я вернулся в Хокинс-лейн, чтобы вновь увидеться с Эмметтом Скоттом. Когда я постучал в дверь, мне открыла никто иная как Роза.