Черный город
Шрифт:
Но для этого прежде всего нужно было встретиться с папашей Клебе и сбыть ему подороже приказ вице-губернатора об аресте Яноша Гёргея. С того самого дня, как Бибок получил сообщение Клебе, он считал эту сделку надежной. "Какой же я дурень, — думал он, — что тогда ответил отказом".
Весь план своих действий Бибок обдумал заранее, и надо признать, что он оказался мастером плести хитрые сети.
В час изгнания Бибока из дома бельского старосты он все же умудрился прихватить с собой потрепанную форменную одежду из тех, что носили мелкие польские чиновники. По тогдашним временам это был отличный маскарад, в такой одежде каждый мог безбоязненно пуститься в путешествие по Сепешу. Там эту форму многие знали, и человека, носящего ее, никто не обижал, — наоборот, его еще называли «беднягой» и даже не отказывались покормить и напоить. Бедь всякому было известно, что польский чиновник только тем и жил, что ему удастся украсть. А что мог несчастный украсть, находясь в пути?
Бибоку нужно было пробраться в Лёче. Но в город соваться не следовало: в Лёче хозяйничали куруцы, — как знать, вдруг среди них окажется нежелательный знакомый. Кроме того, в своем собственном городе лёченцам легче будет торговаться с Бибоком, покупая у него грамоту Гёргея: не отдашь добром, отберут силой, — люди сейчас не очень-то церемонятся.
Итак, в Лёче он ни ногой. Но тогда куда же? Поселиться по эту сторону ворот, где власть находится в руках Пала Гёргея, еще опаснее. Правда, территория здесь пошире первой.
Бибок остановил свой выбор на трактире в загородном парке. Из рассказов Клебе ему было известно, что в этом году трактир там держит некий Петер Карась, мясник из Кашши, тот самый, что в прошлом году арендовал кенделевскую гостиницу в Гёргё, но был вытеснен оттуда каким-то словаком, предложившим Кенделю больше арендной платы. Вот к этому-то Карасю «полковник» и задумал направить свои стопы. "Поселюсь у него, — решил он, — и буду жить, пока не обстряпаю свое дельце. У трактирщика на втором этаже имеются комнатушки. А как заведу с Карасем знакомство поближе, поболтаю о гёргейцах. Давненько я не слыхал ничего ни об отце, ни о своей супруге".
Обдумав все до мелочей, Бибок отправился в трактир, и все произошло так, как он и предполагал.
Прибыл он к господину Карасю ранним утром, на рассвете, и попросил сдать ему комнату.
Трактирщик — круглый, как колобок, венгр с лихо закрученными усами был, правда, поглощен созерцанием восходящего солнца и зевал при этом так широко, словно собирался проглотить небесное светило.
— Доброе утро!
— Вам тоже, — совершенно машинально пробормотал Карась и тут же спросил: — Что угодно?
— Комнату.
— Комнату? — удивился трактирщик. — А зачем вам комнату?
— Хочу отдохнуть — устал.
Господин Карась, не утруждая себя ответом, пошевелил густыми бровями и указал взглядом на скамейки в парке.
— Но я хотел бы соснуть.
Трактирщик взмахнул трубкой с длинным чубуком и показал на ярко-зеленую лужайку под дубами, где свежескошенное сено источало такой аромат, что и король не отказался бы прилечь и вздремнуть на пышной охапке.
— А я хочу в постели.
— Гм… — заворчал Карась. — Сахарный вы, что ли?
— Я всю ночь шел.
Господин Карась с ног до головы окинул взглядом пришельца и, поскольку времена были суровые, решил подвергнуть его допросу.
— А кто вы такой, сударь?
— Поляк.
— И только?
— Пока — да.
— Чего же вы не идете в город?
— Не хочу.
— Почему не хотите?
— Вас это не касается.
— Это верно, — заметил Карась, однако его суровость изначала понемногу смягчаться. — И надолго нужна вам комната?
— Дня на два, на три.
— Неужели вы собираетесь оставаться здесь так долго?
— Да.
— У вас какие-нибудь дела здесь?
— Да.
— Здесь, у меня?
— Именно.
— Что же вы собираетесь делать?
— Оседлать удачу.
— Ну так вот, сударь, комнаты у меня для вас нет. Весьма сожалею. Но позавтракать с собою, коли не побрезгуете, я вас приглашу. Слушай, Эва, свари-ка немножко демикату, — крикнул он кому-то в сени.
Бибок недовольно поскреб в затылке. Но что ему оставалось делать? Позавтракать-то, во всяком случае, было не лишним.
Голод мучил его, пожалуй, пуще усталости; услышав о демикате, он готов был уподобиться голодному коню, который нетерпеливо ржет при виде охапки сена.
В ответ на оклик хозяина в сенях кто-то зашевелился. Немного погодя трактирщик вошел в дом и вскоре возвратился с маленьким мальчиком на руках.
— Спит моя повариха, и вся прислуга еще спит, — пояснил Карась. — Вчера допоздна не ложились. Куруцкие офицеры веселились тут, пировали по случаю дня Петра и Павла. А теперь, пока жена варит демикат, я буду за няньку.
— Это у вас младшенький? — спросил Бибок.
— Единственный. Других не имеется.
— Что ж, пусть себе растет с богом. Только отчего же он у вас такой худенький?
— Это-то меня и мучит! На глазах чахнет малыш, знать, болен чем-то. И всегда он такой печальный. Сглазил, наверное, какой-нибудь злой человек.
— И вы ничем не лечите его?
— Как же не лечим? Окуривали, заговаривали. На двух лошадях не успеваю знахарок всяких катать сюда да обратно, со всех концов Сепешского края привожу.
— А ну, дайте-ка мне мальчонку, хозяин.
Бибок взял ребенка на руки, приложил ухо к его груди, взглянул на язык, пощупал пульс.
— Нет у него никакой хворобы. Здоров он, как орешек, — определил Бибок после своего обследования.
— О, вашими б устами да мед пить! Но какая-то причина все же должна быть?
— Вот я над этим ломаю голову. Причина должна быть, но не в ребенке она.
— Как вас понимать?
— Ну, скажем, нюхаем мы герань и вдруг чувствуем: она пахнет клопами. Так ведь причина-то не в цветке, а в лесных клопах, которые по нему ползали!