Черный Город

Ричардс Элизабет

Себастьян закрывает нос от отвратительного запаха, в то время как я прикрываю рот, чтобы скрыть свой ужас. Это не наука — это пытки.

— Превосходная работа, Крейвен, — говорит мама.

Я увидела достаточно.

— Можно мне уйти, пожалуйста? — спрашиваю я маму.

— Не надо быть такой чувствительной. Это просто животное, — бросает мама. — Тебе следует быть жестче, если хочешь здесь работать.

— Что ты имеешь виду? — спрашиваю я, сбитая с толку.

— Ты была принята в Ускоренную Научную программу, — говорит Крейвен. — После

того, как закончишь этот школьный год, ты станешь моим интерном. Мне кажется, тебе захочется увидеть, где ты будешь работать ближайшие пять лет. Обещаю, что не буду относиться к тебе как к рабыне.

— Поздравляю, — говорит Себастьян.

Мои плечи опускаются, я думаю, что это, должно быть, шутка.

– Я подала запрос на Политическую программу.

— Я подумала, что карьера политика не для тебя, — говорит мама.

— Ты поменяла мой запрос, даже не посоветовавшись со мной?

— Я знаю, что будет для тебя лучше. Не все из нас рождены для политики, Натали, — говорит мама.

— Но…

— Не будь неблагодарной. Не очень многие получают возможность поступить в Ускоренную программу, и Крейвен дернул за нужные ниточки, чтобы ты попала в Научную программу.

Почему бы маме не «подергать за нужные ниточки», чтобы я попала в Политическую программу, как я хотела? И карьерный и денежный вопрос там куда перспективнее; не говоря уже о том, что все мои друзья из Центрума записались именно в неё. Я не хочу быть единственной, кто этого не сделал. Это так неприятно, особенно с тех пор, как моя мать стала Эмиссаром.

— Не унывай, душечка. Работать со мной не так уж и плохо, — говорит Крейвен.

Что-то в этом я сомневаюсь. Никаким образом не хочу принимать участия в его «научных экспериментах». Это, видимо, очень явно отразилось на моем лице, потому что у мамы вырвался усталый, разраженный вздох — звук, который очень мне знаком. Вся моя жизнь — сплошное её разочарование. Я устала от этого.

Значит, моя мать хочет закалить меня? Отлично! Моё выражение лица становится ледяным и сухим, насколько возможно. Я решаю вести себя так, словно все происходящее вокруг меня, меня же и не касается. При этом все, чего я хочу, это сбежать.

Крейвен возвращается к Дарклингу на каталке. Существо снова поворачивает голову в моем направлении, мои глаза прикованы к его груди, в которой под прозрачной кожей пульсирует два сердца. Одно сердце значительно меньше другого, но бьется чаще.

Крейвен замечает мой взгляд.

— То, которое больше, основное. А это просто дублирующее, — говорит он, показывая на меньшее. — Как правило, они не бьются, но иногда нам попадаются случаи, как сейчас, когда они запущены, хотя мы не уверены, как и почему. Это увлекательно, почти также увлекательно как физиология полукровок. Чего бы я только не отдал, чтобы добраться до одного из них. Живое существо без сердцебиения…

Себастьян громко зевает. Он ненавидит разговоры о науке.

Крейвен бормочет себе что-то под нос, беря в руки шприц и втыкая иглу в руку Дарклингу. Липкая

кровь заполняет емкость, Дарклинг издает дикий вопль, разбрызгивая повсюду слюну. Некоторые капли попадают мне на лицо.

— Я ведь не превращусь сейчас в Разъяренного? — паникую я, думая о зараженной слизи, покрывающей мое лицо.

— Нет, душечка, — смеется Крейвен. — Настолько глубоко вирус поражает только Дарклингов, полукровок, и некоторых отдельных собак. Но и им нужно быть укушенными или выпить зараженной крови.

Мне не нравится, каким тоном он произносит «настолько глубоко», словно есть вероятность, что вирус распространится и на людей.

Он ставит образец с кровью на шкаф рядом с острыми деревянными кольями.

— Готова к своему завтрашнему важному дню? — говорит он.

Не могу поверить, что он хочет поговорить о моей школе здесь, в этом месте. Тогда я напоминаю себе, что должна вести себя так, словно меня это не задевает.

— Почему я должна туда идти? Почему я не могу быть на домашнем обучении? — говорю я.

— Потому что Пуриан Роуз требует от тебя ходить в школу, — говорит мама и холодок пробегает по моей коже от упоминания его имени.

— Почему? — спрашиваю я.

Мама и Себастьян обмениваются понимающим взглядом.

— Потому что Пуриан Роуз так говорит. Это его приказ, так что ты будешь делать то, что тебе сказано, — говорит мама.

— У меня не будет ничего общего с другими ребятами. Они все Бутцы. Они возненавидят меня, — говорю я.

Между рабочим классом, называемым Бутцами из-за ужасных кожаных ботинок, и людьми из Центрума, правящим классом, всегда существовала напряженность. Только те, кто из Центрума могли работать в административном управлении, именно поэтому его называют Правительством Центрума; это просто способ напомнить Бутцам их место.

— Так нечестно. Мне нравится моя Сторожевая школа вместе с моими Сторожевыми друзьями, — продолжаю я.

— Просто делай так, как тебе велено, Натали, — шипит мама. — Я не хочу, чтобы ты разозлила Пуриан Роуз; тебе ведь известно какой он. Хочешь снова подвергнуть риску свою сестру?

— Нет, — шепчу я, к горлу подкатывает ком страха.

Себастьян бросает на меня сочувствующий взгляд. Ему хорошо известно, что случилось с Полли. Я доверилась ему, когда мы встречались, да и мама рассказала Крейвену, поскольку он единственный близкий ей человек в Блэк Сити.

— Хотите, я останусь с Натали и удостоверюсь, что она доберется куда надо? — спрашивает Себастьян.

— Нет! Мама, пожалуйста. Мне не нужен телохранитель, когда я в школе. Там безопасно, — говорю я.

С тех пор, как Полли была ранена, мама решила, что мне необходим телохранитель, следящий за каждым моим движением. Это просто душит меня.

— Он может отвозить меня туда по утрам и забирать в обед, — предлагаю я быстро. — Пожалуйста. Я не хочу быть единственной, у кого есть телохранитель. Это сделает меня объектом для придирок куда больше, чем любая другая причина.