Черный город
Шрифт:
– Виноват. Вина есть у каждого. Пофилософствуем. Вы же читали Франца Кафку, профессор, не могли не читать? Там главного героя просто обуревает жажда справедливого суда над ним, но никому нет до него дела. Занимающиеся любовью в зале заседаний привлекают гораздо большее внимание публики, чем сам процесс. Люди черствы. Не так ли?
– Человек не совершенен. – согласился гер Зуммер.
– И хитер. У того же Кафки в его незаконченном «Замке» герой представляется землемером, чтобы проникнуть в высший слой общества. И бюрократия побеждает смысл – землемер хоть и не настоящий, но его привечают в Деревне. А сама деревня безропотно следует правилам элиты и не испытывает к ней ничего кроме подобострастия, не смотря на то, что жизнь в деревне – не сахар. Думаете, все немцы прикидывались, как этот кафкианский землемер, или они кричали «Хайль, Гитлер!» вполне осознанно поддерживая фюрера?
– Прикидываться иногда нужно, чтобы выжить. И чтобы спасти своих близких. – задумчиво изрек Гюнтер.
– Вижу, вы с пани Терезой рефлексируете и сострадаете не в меру. Интеллигенция, чего уж тут. Что до меня, то я верю в Фатум, предопределенность, а не в справедливость. Когда они побеждали – они не жалели нас. Чем мы лучше? И разве мы благороднее них. Если считаете так, то я заподозрю вас в гордыне.
– По вашей логике в гордыне можно заподозрить и Христа, простившего своих убийц. – привел свой аргумент гер Зуммер.
– Сравнение с Мессией – еще большая гордыня. Мы люди несовершенные. Вы сами себе противоречите, профессор Прскавец.
– При этом мы сотворены по образу и подобию Божьему.
– Я атеист. Читал вместо Библии Кафку и Гашека. – отрезал пан Коварж, – Кафка, родись он чуть позже, оказался бы в газовой камере, как еврей, а не как писатель, творивший на немецком. Что до Гашека, то его бравый чешский солдат Швейк воспринимался как идиот не только соплеменниками, но и императором, к которому он проявил верноподданство. Немцы видели в нас идиотов, которые должны им прислуживать. А кто откажется, то не достоин жизни. Так что сострадать им – предательство. Все они несут ответственность. Не понимать это – глупо. Все до единого виноваты. И заслуживают кары.
В купе постучались. Это вновь были те самые полицейские.
– Не могли бы занять свои места. Мы вынуждены произвести обыск. Поступила информация о попытке провести оружие в этом вагоне. – проинформировал ротмистр.
– Мне выйти? – поинтересовался Коварж.
– Ваше купе мы уже осмотрели без вашего присутствия. Там все чисто. – холодно отчеканил сержант.
– Пани Тереза, прошу вас переместиться в мое купе, чтобы это беззаконие не коснулось столь прекрасной дамы, – настоятельно порекомендовал адвокат, а обратившись к полицейским, добавил, – Вы не имели права обыскивать мое купе без моего присутствия. Вы полицейский патруль , а не таможенники.
– У полиции сейчас и функции таможни, и функции пограничной службы. – напомнил сержант
– С вами спорить бесполезно. Но коль вы уже это сделали и не нашли ничего противозаконного, то в моем купе по крайней мере нас более не побеспокоят. Профессор, вы же справитесь самостоятельно? Присутствие владельца багажа гарантирует, что ему не подбросят пистолет или гранату. Ну и временя!
Возмущение выглядело нарочито притворным, но профессор, хоть и почуял подвох, все же не стал противиться предложению. Возможно, полицейских придется ублажить мелкой взяткой. Он бы не хотел, чтобы Эрика присутствовала при этом неловком разговоре с блюстителями порядка…
Эрика оставила мужа вовсе не вследствие предложения Коваржа оградить ее от неприятной процедуры досмотра. Она хотела точно удостовериться в том, что незнакомец изначально оказался в вагоне неслучайно. Она проследовала за ним в купе, чтобы выяснить, что ему надо. Отчаяние придавало храбрости. А решимости ей было не занимать.
Глава 11. Клаус
Мальчик зажмурился. Он закрыл и уши, но это не помогало не слышать чужих взрослых дядь, которые вломились в их дом и мучали его мать. Клаус не знал, что делать. От ужаса он впал в ступор.
В голове пульсировал страх, мешающий принять хоть какое-то решение, соответствующее моменту. Беспорядочные мысли путались и сеяли панику. Для него было благом и спасением то, что мама показала знаком, чтобы он не шевелился, натянул сползший плед, чтобы замер как мертвый и дождался, пока все разрешится самой собой. Мама обязательно найдет выход. Бедная мама… Она бы не стала прикладывать палец к губам, если бы это не посчитала это необходимым. Она ведь все знает, его мама.
Она всегда что-нибудь придумывала. Когда не было света – она доставала дефицитные парафиновые свечи, а когда какие-то бандиты, быть может, тоже соседи, выбрили полоской от лба до шеи на ее голове только за то, что она немка, мама купила на барахолке шикарную широкополую шляпу, которую не снимала даже дома, пока волосы немного не отросли.
Конец ознакомительного фрагмента.