Черный город
Шрифт:
– Им можно доверять? – кивнул в сторону удалившихся Ковард, обратившись к Фроликову.
– За этих не стоит волноваться. – понимающе качнул головой штурмбанфюрер. Приговор рефлексирующей парочке был подписан. Ночью их найдут повешенными на соснах в ближайшем лесу.
Со словаками было сложнее. В их рядах процветал фанатизм. Поэтому Коварж обратился к ним отдельно:
– Хочу поинтересоваться у вас, братиславские гвардейцы, дала ли Римская курия индульгенцию вашему Йозефу Тисо? Его ведь казнят. А коммунисты… Разве они не враги любой веры? Включая католицизм. А чехи? Я чех, я знаю, как мы вам насолили, разве вам не в радость убивать чехов? Вместо самокопания и молитв просто расслабьтесь. Эй! Я привез сливовицу, десять ящиков, и к каждому ящику по две шлюхи. Они обслужат вас всех и помогут победить излишнюю тревогу.
Исполнителям не нужно было объяснять, что их держат за животных. За все эти годы они к этому и так привыкли. Большинство было радо предаться инстинктам и разврату. Это было меньшим грехом перед тем, который предстояло совершить в Усти.
Из грузовика, который добрел до подножия Судетских гор лишь потому, что жаркий июль иссушил извилистые тропы, высыпали оплаченные Коваржем девицы вынужденного временами легкого поведения – в основном венгерки. Коварж был преисполнен уверенности, что в глазах рекрутированных им в проститутки депортированных девушек он выглядел спасителем. Ведь он же объяснил, что их жизни только так будут в безопасности, а за позорную работу можно получать неплохие деньги.
Он не сомневался, что венгерки, как впрочем и немки, уже столкнулись с его разъяренными соплеменниками, лютыми чехами. Они своими глазами видели, как их сестер и матерей насилуют, причем делают это бесплатно. Видели даже кастрации своих мужей и братьев, попавших под руку толпе. Тогда слово геноцид еще не было в ходу, но это не означает, что его не было…
А значит – его доводы были аргументированными. Безусловно, здесь он заблуждался. Девушки просто его боялись. Подавляющее большинство из девушек обслуживало клиентов в его борделях, проклиная свою участь и мечтая выбраться из этой страны как можно быстрее, желательно – живыми.
Глава 10. Вина
Полицейский наряд оставил Гюнтера и Эрику в покое, продолжив свою проверочную миссию по вагону. Бесцеремонный гость расположился в купе как дома, продолжая подшучивать над парочкой испуганных пассажиров.
Гюнтер Зуммер пока не понимал, какую выбрать стратегию общения: попросить бестактного гостя выйти вон или продолжить непринужденную беседу, чтобы не вызвать подозрений.
Остановившись на втором варианте, Гюнтер предложил составить компанию в чаепитии. На столе стояли два стакана недопитого и еще не остывшего чая.
– У меня есть кое-что покрепче. Трофейный немецкий шнапс. Не возражаете? – удивительным образом бутылка была у свалившегося на голову шатена с пробором с собой. Он выставил ее на обозрение и крикнул через открытую дверь вагоновожатого, который мигом принес стаканы.
– Что-то нет настроения на крепкое. Я все же предпочту допить свой чай. – ответил Гюнтер незнакомцу.
– Ваша ассистентка пани Тереза, профессор Прскавец, тоже предпочитает чай английской расфасовки. Или все же немецкий шнапс? Немцы сейчас не в фаворе, в отличие от англичан, но к спиртному я отношусь без предубеждения, а вы? – пронзительный взгляд Коваржа оценивающе осматривал белокурую красотку. Тонкая ниточка его губ иногда разрывалась для демонстрации белозубой улыбки, такой же противной как и его язвительный тон.
– У вас великолепная память на имена. – оценила Эрика, – Я воздержусь от спиртного. Хочу оказаться на границе трезвой. – Она выдавила из себя некое подобие шутки, но Гюнтер понял, что Эрика не в своей тарелке, и что она предчувствует что-то нехорошее.
Он снял очки, медленно протер их тряпочкой из войлока и оглянулся на любимую плохо видящими глазами, пытаясь без слов, с помощью одних мыслей призвать ее расслабиться и попытаться взять себя в руки. По всему было видно, что эстафета тревоги полностью перешла к любимой, а финиш выбранной ими дистанции до границы отдалялся на неопределенный срок. И все же он все еще верил, что поступил верно, ведь «брюннский марш смерти» не оставлял выбора направления бегства.
– Да, пани Тереза, да. – подтвердил Лукаш Коварж, – Не жалуюсь. И, кстати, все говорят, что у меня великолепная память не только на имена, но и на числа, а так же на лица. К слову, у профессора лицо не примечательное. Я бы скорее всего оступился, если бы меня вдруг спросили, не мог ли я видеть профессора Прскавеца в каком-нибудь имперском учреждении Протектората во времена Рейха. Без обид, у профессора одухотворенное, но весьма не примечательное пожилое лицо. Обычный, простите великодушно, потрепанный жизнью и наукой увядающий мужчина. Седовласый высокий дед-очкарик. Я бы не обратил на него ровным счетом никакого внимания, и вот конкретно это лицо никогда бы не запомнил. Заурядная внешность. Прошел бы мимо, словно пересек пустое ни чем не знаменательное, унылое место. Но! Есть одно но!
– И какое же? – Гюнтер постарался не выдавать своего раздражения, чтобы не спровоцировать конфликт, не смотря на то, что незнакомец явно имел намерения его оскорбить.
Коварж ответил не сразу. Сперва он опустошил стакан шнапса, не закусывая, и облизал свои тонкие губы.
– Да, хорош шнапс, но не хватает баварских колбасок, сосисок или селедки, – выдохнул Коварж, отвлекшись от вопроса, демонстративно проявляя пренебрежение собеседнику. Однако, выдержав паузу, адвокат ответил, – Да, есть одно но. Одна несостыковка! Одна бросающаяся в глаза нелепость! В какой то степени противоречащая здравому смыслу, не естественная, свойственная, кстати, немцам, а вовсе не нам, чехам, конструкция. Хрупкая, но визуально вполне органичная и кажущаяся незыблемой и вполне приемлемой! Имеющей право на жизнь! Отрицающей вину! Хотя это не так! Это всего лишь тонкое богемское стекло, которое разлетится на осколки при малейшем сжатии!
– Итак, заинтриговали? – вмешалась Эрика в монолог неприятного визави, пытаясь скрыть дрожь в руках с помощью стакана чая в подстаканнике, который крепко сжимала обеими ладонями.
– Да, я, да и любой внимательный прохожий обратил бы внимание на вас, пан Прскавец, только с точки зрения свойственного мужчинам и женщинам любопытства: как такой немолодой ученый червь, снова простите меня за грубые эпитеты, почему, а, главное, чем этот не особо симпатичный полустарикашка смог привлечь, а возможно даже увлечь, красотку с таким готическим профилем и такой точеной фигуркой, как у обворожительной пани Терезы. Фактически кинематографическая дива и преподаватель естествознания, или кто вы там, археолог?
– Ах вот оно что! – смягчил удар по самолюбию гер Зуммер, полагая, что незнакомец – все же невоспитанных хам, а не исчадие ада, змея, смакующая момент, чтобы нанести окончательный бросок, чтобы ужалить наверняка, – Да, я действительно виноват, что позволил себе ухлестывать за молодкой!
Эрика тоже улыбнулась, подыгрывая мужу. Но она уже все поняла. Дискуссия перешла в литературную плоскость, казалась отвлеченной. Но что-то подсказывало, что петля затягивалась прямо на шее. Атмосфера нагнеталась, баритон адвоката скрежетал в ушах молодой женщины грозным набатом катастрофической предопределенности.