Черный Город
Шрифт:
— Он лжет.
— Этого ты знать не можешь.
— Мы также не можем знать, говорит ли он правду, но в любом случае его заявление относительно соглашения о конфиденциальности кажется мне китайской сказочкой.
Я глубоко вздохнул, а затем спросил:
— Вам известен принцип бритвы Оккама?
— Что-что? — удивился профессор. — Ну конечно, известен. Однако какое отношение он имеет к…
— Согласно принципу бритвы Оккама, — перебил я профессора и принялся рассказывать о сущности этого принципа, хотя тот, по его словам, и был ему известен, — самое простое объяснение — самое верное.
— Ну и что?
— А то, что самое простое для них — это не усложнять себе жизнь подписанием с нами всяких там соглашений о конфиденциальности и затем вытаскиванием нас из этой сельвы в надежде на то, что никто из нас потом ни о чем не проболтается, а… а пристрелить одного за другим и затем закопать в землю — и проблема решена.
Профессор и Кассандра, задумавшись над моим зловещим заявлением, погрузились в напряженное молчание.
В глубине души они оба наверняка осознавали, что я, к сожалению, был на сто процентов прав.
59
— Ну так что? — спросил Соуза, снова появившись перед нами вместе с Луизао. — Что вы решили?
— Мы согласны, — смиренным голосом ответил я. — Однако вам придется дать нам слово, что вы нас вытащите живыми из этой сельвы — вытащите всех, в том числе и дочь профессора.
— Конечно. Так вы подпишете соглашение о конфиденциальности?
— Подпишем.
— Замечательно. Больше вы ничего не хотите мне сказать?
— Хочу сказать, что… что было бы неплохо, если бы вы нас сейчас развязали.
— О-о, ну да, конечно. А вы уверены, что вам не хочется чего-нибудь еще? Может, принести вам прохладительные напитки? Или сделать массаж ступней?..
— Что-что?
Из-за темноты по ту сторону фонариков донесся грубый хохот.
— Сейчас во всем разберемся, — сказал Соуза, вдруг становясь серьезным. — Вы что, принимаете меня за идиота?
— Не понимаю…
— После того как я оставил вас одних, я слышал все то, что вы тут друг другу говорили, — пояснил лейтенант таким тоном, как будто в этом не было абсолютно ничего необычного. — Я положил здесь, рядом с вами, портативную радиостанцию, настроенную на передачу, и прослушал с самого начала и до конца, как вы обсуждали свой детский план побега. — Соуза, сделав паузу, вздохнул. — Итак, вы хотели делать вид, что добросовестно помогаете мне, пока вам не представится возможность удрать? По правде говоря, довольно наивно. Впрочем, должен признать, что принцип бритвы этого… как его там звали?.. показался мне очень даже интересным… Правильно ведь говорят, — голос Соузы стал ехидным, — что если ты за целый день не научился ничему новому, то этот день прошел зря.
— Мерзкий подонок… — сердито пробурчала Касси.
— Вы ошибаетесь, сеньорита, — холодно ответил лейтенант. — Я — профессионал, и я всего лишь пытаюсь хорошо выполнять свою работу. — Понизив голос, Соуза добавил: — Если бы я был подонком, я выволок бы вас из этой пещеры за волосы и позволил бы своим людям развлекаться с вами всю ночь.
— Только попробуй это сделать — и я убью тебя своими собственными руками! — вскипел я.
— Руками, которые связаны за спиной? — усмехнулся Соуза. — Ведь это надо же, странствующий рыцарь хочет защитить честь своей принцессочки! Как благородно!.. Жаль, что в реальной жизни волк съедает Красную Шапочку, а семь гномов держат Белоснежку взаперти… Ну да ладно, я оставляю здесь с вами Луизао. Он позаботится о том, чтобы вы хорошо провели ночь.
— Минуточку! — воскликнул профессор, услышав удаляющиеся шаги Соузы. — По меньшей мере скажите нам, что вы намереваетесь с нами делать.
Ответ Соузы донесся до нас уже как бы издалека, но мы хорошо расслышали каждое его слово:
— Принцип бритвы мне понравился, — сказал он, посмеиваясь. — Очень даже понравился…
Луизао, расположившись метрах в пяти-шести от нас, погасил свой фонарик и сидел очень тихо, но стоило кому-нибудь из нас пошевелиться или произвести хотя бы малейший шум, как он тут же включал свой фонарик и поочередно освещал всех троих. Однако даже при этом он ни разу не произнес ни единого слова и только направлял луч фонарика, чтобы убедиться, что мы не делаем ничего подозрительного. Затем наш страж снова выключал его, в результате чего мы опять оказывались в темноте.
— Ну и что теперь, по-вашему, с нами будет? — шепотом спросил профессор.
— Если они нас пока еще не убили, — абсолютно спокойно ответила Кассандра, — то только потому, что, наверное, хотят нас для чего-то использовать.
— Ты хочешь сказать… в качестве заложников?
— Да, именно это я и хочу сказать. Мы — козырь, который Соуза бережет на тот случай, если ему удастся вступить в контакт с вашей дочерью и ее спутниками, но не удастся их поймать… Мне кажется, — добавила Кассандра после довольно продолжительной паузы, — что они могут заявить, что убьют нас троих, если ваша дочь и ее люди откажутся «сдаться»… Ну или что-нибудь в этом роде.
— Это было бы ужасно, — пробормотал профессор, сглатывая слюну. — Если моя дочь попадет в руки этих ублюдков по моей вине, я… я себе этого никогда не прощу.
— Боюсь, что если это произойдет, — возразил я, — то времени на самобичевание эти типы вам не дадут.
Как со мной частенько случалось и раньше, я тут же пожалел о том, что сказал, не подумав перед этим, стоит ли это говорить, а потому раскрыл рот, чтобы извиниться перед профессором, но тот вдруг с несвойственной ему порывистостью заявил:
— Мы не можем этого позволить! Нам необходимо немедленно отсюда выбраться.
— С этим мы все согласны, — сказала Касси. — Непонятно только, как это сделать.
— Тебе не приходит в голову по этому поводу никаких идей, Улисс? — прошептал профессор. — Обычно ты хоть что-нибудь да и придумаешь.
— Да уж… — удрученным тоном ответил я. — Я вот только что тоже кое-что придумал, но все пошло насмарку.
— Ну, ты ведь не мог знать, что этот тип оставил здесь радиостанцию, чтобы подслушивать наши разговоры. Никому из нас такое даже и в голову не пришло бы.
— Мне кажется, что он вполне мог оставить ее здесь и во второй раз, — сказала Кассандра, — а потому было бы неплохо, если бы мы разговаривали друг с другом как можно тише.
— Конечно, — согласился я. — Кстати, тот тип, который нас стережет, вряд ли говорит по-испански, но мы тем не менее должны позаботиться о том, чтобы он из нашего разговора вообще ничего не понял.
— Мы могли бы разговаривать по-английски, — предложил профессор.
— Не знаю… Вполне возможно, что по-английски он немного говорит, а значит, сумеет понять, о чем мы тут беседуем.