Черный хлеб
Шрифт:
— О, е… твою мать, это что? Это чей ребенок? Ты с ума сошла? Ты украла ребенка? — он теряет дар речи, и его глаза сейчас выскочат из орбит. Я быстро нырнула на заднее сиденье, закрыла дверь, приложила палец к губам и кивнула на водителя, который еще копался сзади,
— Быстрее поехали, дома все объясню. Сейчас молчи пожалуйста.
От страха замирало сердце, видимо лицо у меня было такое, что Милый быстро сел, закрыл дверь, и не стал задавать вопросов.
— Леха, давай домой ко мне, поможешь вещи занести. Видишь, мне теща гостинцев прислала. Водитель глянул на меня с детьми, не понял юмора, завел машину, и мы поехали.
Выдохнуть я смогла только когда за водителем
— Что? Ждешь объяснений? Не смотри на меня так, я не сошла с ума. Да, мне в поезде подкинули ребенка.
— Я жду. Ты обещала объяснить. Кто это? Чей это ребенок и какую бригаду мне взывать — из психушки или коллег?
Торопясь и путаясь в словах и мыслях, я стала рассказывать, как все было:
— Одна странная женщина, Наталья, мы с ней туда ехали, и вдруг случайно вчера встретились. Она очень была испугана, у нее мужа убили, она боялась за сына. Оставила мне, через неделю заберет, может через месяц…Георгий, пойми, она была реально испугана, а потом эти качки рыскали с поисками. Мало ли, а вдруг мальчика хотели украсть и пустить на органы?
Лицо мужа стало непроницаемым, он заговорил очень медленно, тихим и дрожащим от ярости голосом:
— Катерина, ты не дура, ты — идиотка! Если бы эти бандиты что-то заподозрили, тебя бы сняли с поезда, вместе с МОИМ сыном! И я бы никогда не узнал, где вы! ты знаешь сколько людей пропадает ежедневно? Ты подвергла опасности моего ребенка, свою жизнь, пытаясь помочь какой-то попутчице? А если она украла ребенка? Если это не ее сын? Ты видела документы? Свидетельство о рождении, паспорт? Ты подумала о своем сыне? обо мне? Меня вышвырнут с работы, если окажется, что моя жена участница похищения младенца! — тихим голосом, делая упор на каждом слове, говорил Гоша, и глаза его были ледяными.
Осознание стало новым шоком. Почему-то мне не пришло в голову, что Натали может быть преступницей.
— Нет, не может быть, — со слезами начла я, — она не похожа, у нее мужа убили… Господи, Гоша что же делать? Как узнать правду? Прости меня, все произошло так быстро, я не сообразила…
— Как имя этого мальчика? Фамилия? Что она успела сказать тебе о нем? — резонно спросил Георгий.
— Н-ничего… я не знаю… — слезы уже длились сами, я понимала что сделала ужасную глупость, но в той ситуации — какие документы?
Молчание мужа повисло камнем, причем над моей головой. Взгляд Гоши был холодно изучающим, по-моему, он и на самом деле сомневался в здравости моего ума и раздумывал о вызове психбригады.
Пять минут звенящей тишины, руки дрожат все больше, бессонная ночь сказывается, перед глазами начинает плыть окружающее…, с трудом удерживаясь в сознании я все же услышала.
— Так, я на планерку. Потом зайду к мужикам в дежурку. Посмотрю сводки — на какой станции ты говоришь она вошла? Еловая? Проверю заявки на пропажу детей в том районе, и в целом криминальную сводку. Ты! — из дома не выходишь, дверь никому не открываешь. По телефону никому, слышишь — никому не звонишь. Все, я ушел.
Оставшись одна, я упала на кровать не раздеваясь. Да, что же будет?
Басовитый голос Тохи дал понять, что будет — срочно нужно заняться детьми. И понеслась стандартная карусель теперь уже многодетной мамочки….
Наталья. Тупик
Глава 2. Наталья.
Господи, что же со мной происходит? Московская девочка из хорошей семьи, папа во Внешторге, мама археолог, которой уже, увы нет. Москвичка армянского происхождения, Нарине Александровна Ованнисян подарила мне яркую восточную внешность —
Сейчас она жива, но увы, ветер с пыльных дорог истории завел ее далеко от семьи и от родины, большой и малой. Где она, жива ли мне неизвестно. Никто не рассказывал, а я теперь и не спрашивала. Отец эти вопросы игнорировал, будто не слышал. Бабушек и дедушек у нас не было. А больше спросить было не у кого.
Детство и юность мои прошли в шикарной квартире в московской высотке для чиновников, няни, репетиторы, домработницы. Я посуду до замужества не мыла ни разу. Лучшие вещи, лучшие фильмы — даже видеомагнитофон, бывший почти чудом техники — все у меня было. Правда никаких Арин Родионовных, никаких душевных кухарок с плюшками и русскими сказками не было. Весь персонал всегда был неизменно доброжелателен, подтянут, безупречен. Даже когда я, в первых подростковых влюбленностях, огорчалась и плакала, закрывшись в комнате — никто не приходил с меня утешать. Горничная могла принести валерьянку, уточнить не нужно мне чего-либо еще, по ходу убрать разбросанную одежду, и уходила, закрыв двери.
Отец всегда был занят, и требовал безупречности во всем. В учебе, в одежде, в манерах. Обиды, слезы или капризы мне были не положены. Сдержанность и доброжелательность. Вот все эмоции, что мне позволялось демонстрировать.
Встречались мы один раз в день — за ужином. Ужин всегда сервировался в столовой, всегда — по полному параду, с кучей приборов, салфеток. Пока я была мала, отец строго следил за тем, как я пользуюсь столовыми приборами. Уже к двенадцати годам мое поведение за столом было доведено до совершенства, и отец перестал обращать внимание и за столом.
Один вопрос — как дела в школе? — один ответ — все хорошо, оценки четыре и пять, троек нет — удовлетворенный кивок — опять в газету. Каждый день. Я привыкла, и никакой близости не ждала. А когда подружки школьницы жаловались на своих родителей, что их пилят за поведение — я радовалась! что меня не пилят, не ругают, не замечают — ну и что.
Выбор профессии так же был сделан отцом — однозначно иняз, только переводчик. Никаких серьезных надежд на меня не возлагалось — серьезные дела будет делать мой муж, а я при нем, так лишь бы чем приличным была занята.
Балагур и весельчак, Игорь Строганов, душа любой компании, игравший и на гитаре, и на баяне, не красавец, но обаятельный пятикурсник типажа Павки Корчагина — брови вразлет, лихая улыбка, серые смешливые глаза — быстро покорил мое сердце — сперва стал моим другом, и еще быстрее любовником. Отец спалил наши отношения буквально через неделю после моего, так сказать «грехопадения».
Игорь был вызван в его домашний кабинет для серьезного разговора. Отец, высокий крупный мужчина, с лицом ответственного партработника — строгое, почти суровое выражение, крупный нос с горбинкой, большие черные глаза под всегда нахмуренными бровями, крупный волевой рот, встретил Игоря в костюме и при галстуке, за огромным столом красного дерева, усадил на неудобное высокое кресло напротив и, пытаясь морально подавить простого, как он думал, паренька, предложил: