Черный Камень

Кейн Алекс

Хм, а это еще откуда? Изба вроде не монстр.

— Холодно? — прозвучал старушечий голос, в котором сквозило явное беспокойство.

Я вздрогнул и огляделся. Никого. С подозрением покосился на филина — не мог же он это сказать?

— Это я, Василиса, — сообщил тот же голос.

— Василиса? Прекрасная? Или Премудрая?

— А и то, и другое, — кокетливо ответила невидимая старушенция. — Ну что ты, право слово, такой непонятливый? Твоя избушка.

Уй, мама родная, только этого мне не хватало! Говорящий дом! Опустившись на лавку, я призадумался. И что теперь с этой радостью делать? Ладно, не будем раскисать, как–нибудь утрясется.

— Ну привет, Василиса.

— Здорово, милок, здорово. Тебя как звать–величать–то?

— Дима. А филина — Диоген.

— Ох, запомнить бы… Два Ди, значится?

Голос шел отовсюду. Не из какого–то конкретного источника, а, казалось, от каждой стены. Мощный стереоэффект.

— А где ты была? — я решил проявить строгость. Нужно сразу дать понять, кто здесь хозяин. — Мы с охоты вернулись уставшие, а тебя нет.

— Дык дров–то не нашлось, милок, вот я и сбегала. Уж не серчай. Умойся покамест, сейчас обед будет.

Это еще откуда?

— Какой обед, бабка? Э… то есть, Василиса.

— А я и на рынок уже поспела, — бодро отрапортовала изба. — Мясца купила, картошечки, морковки, еще там кой–чего.

Не свихнуться бы. Дом, покупающий сам продукты. Пипец.

— Хм… А деньги где взяла? Или тебе бесплатно дают?

— Дык в сундучке нашла.

Я рванул к сундуку, открыл — бли–ин! Вместо вчерашней сотни на дне лежали несколько медяков. Подлетевший Диоген тихо ахнул.

— Бабка!

Молчание.

— Василиса! Тебе кто позволил чужие деньги брать?!

— То есть как это чужие? — возмутилась она. — В сундуке моем лежали, между прочим.

Та–ак, похоже, пора наводить порядок, а то приколы искусственного интеллекта меня скоро отсюда выживут.

— Запомни, в этом доме все мое! И сундук, и буфет, и все, что в них хранится. Я монстров в лесу бью, рискуя жизнью. Я эти деньги и вещи своей кровью зарабатываю. Я, а не ты! Уяснила?

Изба закряхтела, горестно вздохнула (при этом пол ощутимо качнулся) и ответила:

— Ладно, ладно, не шуми. Поняла я. Не буду больше. Как лучше ж хотела.

— Ценю. Но когда вздумаешь что–то купить, спрашивай разрешения.

Огонь в печи между тем погас, и от нее пошел упоительный запах.

— Все, обед готов. Забирай.

Я пригляделся и заметил внутри закопченный чугунок. Потянулся к нему и отпрянул — жарило оттуда нехило.

— Ухват возьми, — подсказала Василиса.

С непривычки, конечно, пришлось повозиться, но зато через пять минут я уже за обе щеки уплетал душистые наваристые щи. Е-мое, вкуснотища–то какая! Кажется, сроду таких не пробовал! Даже Диоген, примостившийся у края тарелки, подобрел и сказал:

— Молодец, Василиса. Но денег больше не бери!

Блин, еще один охотник до моих медяков.

Наевшись от пуза, я разобрал лут — сегодня ничего интересного в нем не было, — скинул деньги в сундук, еще раз строго–настрого приказав Василисе их не трогать, и завалился на печь. От нее шло такое приятное тепло, что меня разморило в две минуты. Не, все–таки живая изба — это вещь!

Проснулся я от удара о стену. Приоткрыл глаза — печь, на которой я лежал, ходила ходуном, словно палуба корабля. Одновременно раздался вопль Диогена, спавшего на буфете, и хлопанье крыльев. Видимо, тоже долбанулся.

— Василиса! — заорал я.

Печка вздрогнула, выпрямилась и замерла.

— Ась?

— Что ты творишь?

— Ничего, милок. Видал, какие цветочки вокруг распустились? Вот, собираю.

— Совсем обалдела, — проворчал с буфета филин.

Выругавшись, я бросился к окну. А ну как она в поле убрела? Фу–ух, вроде нет, знакомый плетень, слева Светкин дом. И на том спасибо.

— Слушай, Василиса, ты с цветами завязывай. Когда мы с Диогеном дома, стой, не шевелясь. Да и когда нас нет, тоже особо не дергайся.

— Да вы больно долго спите. Завтрак давно готов.

Умывшись, я взял ухват и достал из печи чугунок. Так, что тут у нас? Ух ты, каша! Ни фига себе! С детства не ел.

Каша получилась на редкость удачной. С маслицем, горячая, вязкая, вкусная! А вот Диогену она не понравилась. Он клюнул и скривился совсем по–человечески.

— Тьфу, гадость!

И свалил к буфету за булкой.

— Чего-о?! — возмутилась изба. — Да как у тебя язык повернулся такое брякнуть?! Нахал!

— Башкой надо думать, что готовишь, — не остался в долгу Диоген. — Хотя откуда она у тебя? И головы–то нет, одна крыша.

— Ну, знаешь ли…

В результате поднялась такая ругань, что пришлось вмешаться.

— Тихо! Устроили тут! Что бы я больше такого не слышал! А каша очень даже ничего, просто не в твоем вкусе, Диоген.

Дверь тихонько скрипнула, и ввалились Серега с Лешкой.

— Мир дому сему. Поставил–таки избушку на ноги? Что это у вас шум на полдеревни?

— Да вот, распустились… Привет. У меня каша на завтрак, хотите?

Мужики удивленно переглянулись и бросились к столу.

Пару минут спустя они уже уплетали за обе щеки.

— Откуда дровишки? — с полным ртом поинтересовался Сергей.

— И не спрашивай, — я устало махнул рукой.

Он отцепил от пояса дубину и протянул мне.

— Зацени.

Я взял ее в руки: нехилая булава была облеплена острыми железными шипами.

— Решил свою долю на оружие потратить, — пробубнил Серега.

— И правильно, — похвалил я и направился к двери. — Пойду за Светкой.

Спустился по лестнице и сладостно потянулся. Эх, хорошо! Тепло, кругом природа, на площади мелодично звонит колокол, по улицам тянутся запоздалые телеги с товарами.