Черный клинок
Шрифт:
– Увы, Хирото мертв, – произнес Нишицу. – Ваша мать узнала, что он выдал ее тайну – что она является членом «Тошин Куро Косай». Он собирался рассказать об этом вам, и, чтобы предупредить этот шаг с его стороны, она убила его.
Юджи резко поднял голову.
– Моя мать никогда...
Нишицу издал хриплый гортанный звук и отодвинул ширму в сторону.
– Мама!
Сразу же за ширмой в другой комнате сидела на коленях Минако. Ее голова была опущена, плечи бессильно поникли.
– Прости меня, Юджи-сан, – вымолвила мать. – Я не хотела убивать Хирото, но он не оставил мне выбора. Он собирался рассказать тебе про меня все-все. – Голова ее качалась из стороны в сторону, как маятник,
Показалась вытянутая рука, и ширма задвинулась, отделив мать от Юджи.
Он захотел встать, но Нишицу остановил его и сказал:
– Теперь она в наших руках. Мы будем защищать ее, как и поступали всегда. – Звук его голоса действовал успокаивающе. – Но вы, Юджи-сан, должны знать, что ваша мать сошла с ума. Временами такое случается, когда способность макура на хирума становится особенно сильной и разум не может выдержать ясновидения. – Нишицу подвинул через стол теплое сакэ для Юджи. Несколько капель упали на палец Хирото. – Мы можем помочь ей. Честно говоря, только мы и можем помочь. – Он показал на лежащий отрубленный палец: – Посмотрите, что она сделала. Здравомыслящий человек так не поступит. – Нишицу опять прищурил свои опаловые глаза и продолжал: – То будущее, которое показала вам Ивэн, поверхностно. Есть в нем кое-что неясное, в него вмешивается еще кто-то. Один очень умный человек манипулирует и вами и мною, он раздувает между вами вражду и подталкивает нас к войне, чего я нисколько не хочу. Человек этот – американец, зовут его Торнберг Конрад III, он встречался с вашей матерью еще в Камбодже, и там они создали свой враждебный альянс, который теперь представляет угрозу всем нам.
Юджи прижал руку к левой части груди: сильная боль сдавила сердце словно стальным обручем.
– Могу только посочувствовать вам, Шиян-сан, потому что, как вы сейчас сами убедитесь, все мы находимся в своеобразном лабиринте, – сказал Нишицу. – Вам и мне вместе с вами надлежит найти выход из сложившейся ситуации, иначе этот американец сумеет уничтожить всех нас.
Джейсон Яшида спустился в гараж, устроенный в подвале офиса Хэма, и, взяв там машину, поехал в гостиницу «Четыре сезона» в Джорджтауне, где у него заранее была назначена встреча с представителем группы подрядчиков, выполняющих контрактные заказы для министерства обороны.
Там он оставил машину на попечение одного из работников гостиницы, заплатив ему щедрые чаевые за то, чтобы тот поставил машину в надежное и удобное место, а на самом деле надеясь, что таким образом этот человек лучше запомнит его. Потом он прошел через прохладный тихий холл, обставленный изящной мебелью, вышел на улицу и перекусил там в открытом кафетерии с нависающими над головой ветвями деревьев, в которых неумолчно чирикали воробьи. И там он тоже оставил приличные чаевые и несколько минут поболтал с официанткой, отпуская шуточки в адрес членов конгресса и лоббистов – их женской половины.
Спустя минут сорок он вернулся в гостиницу, миновал холл, поднялся наверх и по телефону-автомату заказал такси. Через десять минут такси подъехало к парадной двери магазина мужской одежды, находящегося в трех кварталах от гостиницы, и Яшида, уже стоявший там наготове, сел в него. Он уже успел незаметно выйти из гостиницы через служебный вход. Шофера он попросил высадить его на развороченной Седьмой улице в китайском квартале, там он вышел и, дождавшись, пока такси не скроется из виду, повернулся и направился на Эйч-стрит, узенькую улочку, сплошь заставленную с обеих сторон китайскими жаровнями, лотками и палатками, где прямо
Позади ресторана «Феникс Чайнатаун» – этого популярного места встреч – его поджидала Марион Старр Сент-Джеймс. Пройдя по виниловой дорожке, настеленной прямо на тротуаре, он вошел в кабинку, где она сидела, уплетая поджаренные кусочки свинины. Она предложила ему присоединиться, но он вежливо отказался. В это время дни народу в ресторане почти не было, весь обслуживающий персонал сидел на другом его конце и завтракал. Никто не обратил на них никакого внимания.
– Ну как я его настропалила? – поинтересовалась она.
– Великолепно. Он теперь вовсю принюхивается к клинике «Грин бранчес».
Марион мягко улыбнулась:
– Я же говорила тебе, дорогой, что обтяпаю все в лучшем виде.
– Да, должен признаться, что я все же немного сомневался. Трудновато было натравить его на отца: Хэм вбил себе в башку, что он единственный послушный ребенок в семье.
– Ребячья любовь к отцу – штука довольно противная.
– Такая любовь настолько глубоко проникает в душу, что зачастую принимает уродливые формы, – заметил Яшида. – Я, к примеру, никогда не знал своего отца, зато люблю твоего.
– Даже больше, чем я? – рассмеялась Марион. – Он мог, когда хотел, становиться отъявленным негодяем и придумывал такие садистские штучки, до которых не додумался бы в своих книжках и сам маркиз де Сад.
– А может, благодаря этому он и сделал из тебя такую, какая ты есть.
– Мой папаша целиком и полностью согласился бы с тобой, не сомневаюсь в этом.
– Я бы не обвинял его, – защищал Яшида отца Марион. – У торговцев оружием масса времени, и они выдумывают всякие изощренные истязания от безделья во время тягучих ночных бдений, когда везут оружие в пункт назначения или на обратном пути.
Он смотрел, как она ловко орудовала китайскими палочками для еды, отправляя с их помощью в рот мелко нарубленные кусочки поджаренной свинины с белой фарфоровой тарелочки, и удивился, что она ест почти как природная китаянка или японка. Он также втайне восхищался ею за то, что у нее хватило духу и сметки превратить доставшуюся в наследство от отца крохотную и ненадежную подпольную фирмочку по торговле оружием в крупную многонациональную корпорацию.
– Думаешь, не знаю, почему ты любишь моего отца, дорогой? – заметила Марион. – Да потому, что он взялся за торговлю оружием вовсе не из-за денег. Он стал поставлять оружие своему ирландскому приятелю, брата которого забили насмерть английские солдаты в Белфасте, и делал свое дело просто из принципа. Он презирал также имперские замашки и был твердо уверен, что все экономические неурядицы, обрушившиеся на Великобританию, вызваны как раз приверженностью к такому мышлению. «Римляне не смогли воплотить в жизнь эту идею, – обычно говорил он, – а они, черт побери, были намного умнее нас. Помяни мои слова, дочка! Они относятся и к Восточному блоку – это же, по сути дела, тоже империя, хоть и не называется так, и она неминуемо рухнет и погребет под своими обломками и Россию».
Марион покончила с мясным блюдом и, запив его черным китайским чаем, добавила:
– У папаши, голова варила просто блестяще.
– И все же ты не можешь пересилить себя и перестать его ненавидеть, – обобщил Яшида. – Такое раздвоение мне очень нравится.
– Еще бы, дорогой мой! Ну а теперь скажи, что ты думаешь насчет отца и сына.
– Торнберг переорал Хэма, – начал Яшида. – Потому что знает, что по закону может размазать его по стенке, как клопа. Хэму он не верит ни на цент. – Яшида улыбнулся. – Он все еще считает себя неуязвимым. – Улыбка его расплылась до ушей. – До него все никак не дойдет, что если кто-то его и приложит, так это собственный сынок.