Черный клинок
Шрифт:
– Никто, кроме меня, – вмешался в разговор Оракул, – и Юджи готов был поклясться, что эта металлическая вещь улыбнулась.
– Между вами затевается некий тайный сговор, – заметил Юджи и впервые повысил голос, – но я не потерплю этого. – И он обратился к сестре: – Хана, я считаю тебя виноватой во всем этом. Я, конечно, сам подключал тебя к Оракулу, а он абсорбировал твою личность. Но ты проводишь в таком состоянии с каждым разом все больше времени. Неужели ты не видишь, как все это опасно? Если так будет продолжаться, то в один прекрасный день ты вообще не захочешь отключиться от Оракула.
– Такая возможность не исключена, – заявила Хана. – Его мир предоставляет мне гораздо
– Не твой, а наш, Хана, – в отчаянии упрекнул ее Юджи. – Это наш мир.
– Отныне он не наш, – в один голос сказали Хана и Оракул.
Сенатор Р.-П. Фрэнкен выскочил из служебной автомашины и с дорожной сумкой в руках быстро помчался прямиком через бетонную дорогу к железнодорожному вокзалу «Юнион стейшн». Он опаздывал на поезд фирмы «Амтрек», отправляющийся из Вашингтона в Нью-Йорк. Пробегая под портиком вокзала в виде трех арок, копирующих известную арку Константина, он проклял свой напряженный, суматошный день". Он не любил летать челночными рейсами – народу в самолетах набивалось, как в вагонах для перевозки скота, – и предпочитал просторные, роскошные, располагающие к отдыху вагоны железнодорожной компании «Амтрек». С нетерпением он ожидал того момента, когда спокойно усядется в кресло, вытянув ноги, и будет спокойно потягивать двойную порцию любимого виски «Уайлд Турки» – единственного спиртного напитка, который он признавал.
Сенатор направлялся в Нью-Йорк на важный благотворительный обед в ресторане гостиницы «Уолдорф-Астория», где будет присутствовать и сам президент США. На него съедутся множество нужных и влиятельных лиц. Вращаться среди них Фрэнкен любил больше всего на свете. На таких приемах можно завязывать новые знакомства, устанавливать полезные контакты, а связи позволяют эффективно проворачивать дела в правительственных кругах – этом дурдоме в столице страны.
Фрэнкен проскочил через огромный зал ожидания, построенный в стиле ванных Диоклетиана. В нем он мельком взглянул на шесть колонн портика, сооруженного в виде ионического храма. Этот портик нравился ему больше всего. На двух колоннах были изображены фигуры, символизирующие различную железнодорожную тематику. Огонь, например, был представлен в виде его прародителя Прометея, а машинист – в образе самого первого механика на свете Архимеда.
Фрэнкен любил своих избирателей в Техасе, точнее, он понимал, что целиком и полностью зависит от них, и поэтому принадлежал им безраздельно. Ради их интересов он прилагал огромные усилия, чтобы провалить этот дурацкий торговый законопроект, который, будь он принят, поставил бы Соединенные Штаты в невыгодное положение. Япония в этом случае не преминула бы аннулировать свой запрет на импорт риса из других стран, а такой шаг непосредственно затронул бы интересы его избирателей, и особенно жителей родного города Галвестона, которые занимаются главным образом производством риса на экспорт. Японский рынок риса был для них чрезвычайно выгодным. Поэтому Фрэнкен понимал, что если торговый законопроект пройдет, то у него на родине он будет воспринят с таким возмущением, что ему придется позабыть о перевыборах на следующий срок.
Фрэнкен быстро миновал недавно отреставрированные залы, где размещались магазинчики, кафетерии и ресторанчики самообслуживания, в которых можно было перекусить на скорую руку, и спустился по широкой мраморной лестнице вниз, на перрон, где уже стояли три поезда, готовые к отправлению.
Фрэнкену стало даже невмоготу при мысли о том, что произойдет, если его не переизберут в сенат на новый срок.
Тогда ему придется начинать новую жизнь, лишенную множества
Он пошел вдоль нижнего перрона, разыскивая свой поезд. Найдя его, пробился сквозь густую толпу галдевших туристов и направился к нужной платформе.
Он уже собрался было вскочить в вагон, как откуда-то внезапно появился молодой человек восточного типа, одетый в униформу проводника.
– Простите пожалуйста, сенатор, – вежливо сказал он. – Не могли бы вы уделить мне минуточку внимания?
Фрэнкен озабоченно глянул на платформу. Из вокзала никто больше не выходил, все проводники куда-то исчезли. Он стоял между вагонами, поезд должен был вот-вот отойти.
– Извини, сынок, – ответил Фрэнкен, широко, во весь рот, улыбнувшись, – но я опаздываю на поезд и...
– Но дело-то совсем минутное, сенатор, – сказал молодой азиат, – и очень важное.
– Все же извини, – настойчиво произнес сенатор. Он решительно направился в открытую дверь вагона, но проводник загородил дорогу. – Ну как ты не поймешь! Я же опаздываю...
Внезапно проводник резко придвинулся к нему и прижал к холодной металлической поверхности вагона. Фрэнкен открыл было рот, чтобы закричать, но звук словно застрял в горле. Проводник брызнул ему в рот струю жидкости из баллончика. Сенатор закашлялся, язык у него запал, будто у эпилептика, захватившего приличный глоток «Уайлд Турки». Он попытался поднять руки, но они оказались прижатыми к телу. Из уголка рта потекла слюна.
Проводник сильно толкнул Фрэнкена, тот отлетел назад и очутился между вагонами. Каблуки его только что начищенных ботинок соскользнули с края платформы, и он почувствовал, что вот-вот упадет, но не упал, потому что сильным рывком проводник дал удержаться ему на ногах, а потом просто спихнул на рельсы, и он заскользил вниз, царапая коленями бетонный край платформы. Боль пронзила ноги, промелькнула мысль, что сломалась берцовая кость.
Очутившись на путях между вагонами, он все еще продолжал сопротивляться. Проводник выплеснул ему в лицо остатки жидкости из баллончика, а когда Фрэнкен попытался укусить его за руку, то почувствовал, что сердце у него сжалось так сильно, что от боли он чуть не проглотил собственный язык.
Он потряс головой и, взглянув затуманенным взором вверх, увидел, что проводник подал машинисту сигнал об отправке, а затем услышал, как закрываются двери. В любое мгновение поезд мог тронуться!
Фрэнкен заметил, что проводник опять повернулся к нему, и начал молиться. Тот сильно ударил его ногой в пах, от боли он попытался закричать, но не мог и соскользнул еще дальше, плюхнувшись поперек рельсов.
Взглянув снизу на проводника, сенатор не поверил своим глазам. Теперь он опознал этого человека – никакой он не проводник, а тот самый японец. Неожиданная встреча и форма железнодорожника ввели его в заблуждение. Боже мой!
На лице японца ясно читалась слепая ненависть, от одного взгляда на него у Фрэнкена застыла кровь в жилах, потому что он четко увидел какое-то в высшей степени зверское выражение лица.
Поезд дернулся, качнулся, и Фрэнкен, несмотря на боль в ногах и в груди, с удвоенной силой стал снова сопротивляться. Японец наклонился и будто случайно коснулся кончиками пальцев лба Фрэнкена.
Может, из-за преломления света, но сенатору показалось, что цвет глаз у его противника вдруг изменился, а в окружающем полумраке замелькали зеленые искры. Потом Фрэнкена охватил холод, а точнее, он почувствовал, как из тела уходит тепло.