Чёрный квадрат с махоньким просветом

Ситников Владимир Арсентьевич

Девчонки-то, наверное, не догадывались, что у Мишки машина ворованная и всё может кончиться плачевно. Надо сматываться, пока не поздно. Зачем Мишка-то кобенится?

Антон корил себя за то, что согласился ехать на этом самом «Мерседесе». Сразу ведь заподозрил, что вряд ли машина Мишкина.

Сколько раз попадал он из-за этого Мишки впросак. И вот опять попался.

Оставить Мишку с его машиной и девчонками, уйти на автобусную остановку одному, сославшись, что надо к пленэру собираться, но было как-то неудобно и стыдно. Скажут сдрейфил. Слишком явно будет, что он

испугался. Да и Светка обидится: оставил её. Все будут кричать, что он трус, что пленэр тут ни при чём.

Расхотелось болтать, травить анекдоты и даже плавать.

Мишка, Мишка – прохиндей из прохиндеев.

Ещё когда учились они в шестом классе и ходили вместе в изостудию к Николаю Осиповичу, придумал Мишка розыгрыш для веселья. Пусть Антошка нарисует карикатуры на студийцев: высоченного Витю Солкина по кличке Каланча, симпатичненькую с длинными косами Соню Чижову, рыжего Андрея Зонова, а Мишка сделает подписи ко всем портретам. Вот будет смеху! Антошка нарисовал студийцев потешными уродцами, а Мишка, похохатывая, сделал подписи. Однако веселья не получилось. Палкин и Зонов, увидев в коридоре эту портретную «галерею», стали показывать Антону кулаки. Разбирались на улице у глухой без окон торцовой стены. Досталось тогда Антошке, а Мишка оказался вроде и ни при чём. Сильнее всех рассердилась на Антошку Сонечка Чижова, которая всегда улыбалась ему. Дрожащими от обиды губами она прошептала:

– Я тебя ненавижу. Такое накарябать!

Конечно, кто обрадуется, прочитав под портретом красавицы с длинными косами надпись: «Корова Му».

Но больше всего возмущения было из-за карикатуры на долгоносого юркого Изьку Клойзнера, хотя получился он вроде смешнее всех – похожим на Изьку – эдаким жучком-долгоносиком. Мишка под этим рисунком написал: «Изька – жид по верёвочке бежит. Как верёвочка порвётся, так и жид перевернётся». Изька, увидев портрет, разревелся. А Николай Осипович страшно рассердился. Позвал Антошку и Мишку в свой узенький кабинетик, где хранил бумагу, краски, холст, и возмущённо спросил:

– Я что вас этому учил, чтоб вы такие паскудные шаржи рисовали?

– Я не рисовал, – оправдывался Мишка. – Я только писал. Антошка стоял, понурив голову. Значит, его главная вина.

– Миша, приведёшь отца, а с тобой, Антон, я дополнительно разберусь, – пообещал Николай Осипович.

Но Мишка отца не привёл и вообще забросил студию. После этого Николай Осипович к Антошке построжал и даже перестал, как прежде, хвалить за эскизы, которые были исполнены лучше, чем у других ребят. А ещё после этого Николай Осипович говорил студийцам о том, что словом и рисунком можно у человека поднять настроение, а можно его морально убить, и надо это зарубить каждому на носу и быть очень ответственным за то, что изображаешь или пишешь.

Но, несмотря на провинность, когда перешёл Николай Осипович на работу в художественное училище, то из студийцев только одному Антошке Зимину предложил поступить туда.

А Мишка «малевание в гробу видел», потому что завлекала его торговля аквариумными рыбками, которых привозила ему из Москвы мать-проводница фирменного поезда «Крутогорск».

В Москве на птичьем рынке стоили эти меченосцы и вуалехвостки копейки, а здесь запрашивал Мишка рубли. Мечталось ему на рыбках сделать капитал, чтобы купить гитару и создать оркестр, который на всяких юбилеях и корпоративах будет заколачивать крутые денежки.

Скатил он всех рыбок конкуренту, когда узнал, что открылся зоомагазин и там рыбок полным-полно. Стал подрабатывать Мишка на автомойке. А потом нашёл занятие ещё выгоднее.

Был он на выдумки горазд. Дед у него гнал самогон. Канистра с зельем стояла в ванной комнате. Отправляясь мыться, Мишка наливал самогонку во фляжку, а в канистру добавлял столько же воды, рассчитывая, что дед не догадается о Мишкиной проделке. В конце концов самогон так обессилел, что деда приятели-старики подняли на смех, когда он притащил в компанию и стал расхваливать доморощенный «первач».

Мишка со своей фляжкой спускался в овражек, где обычно собирались кореша. Зарядившись зельем из фляжки, совершали набеги на ближние сады, чтобы нарвать зелёных яблок, натеребить красной черёмухи или крыжовника. Потом опять веселились в овражке, вспоминая опасный набег. Но самым главным для Мишки был сбор всяких железяк, которые складировал он за домом в зарослях репейника. Чего только не притаскивали взбодрённые Мишкиным самогоном кореша. Даже крышки от уличных канализационных люков прихватывали, чтоб заслужить Мишкино расположение. А Мишке это надо было для того, чтобы заработать на металлоломе бабло.

Однажды Антошка так наугощался Мишкиным зельем, что явился домой пошатываясь. Впервые мама Тося натеребила его за волосы и так расплакалась, что Антошка сам заревел и поклялся, что больше пить никогда не будет.

– Доведёт этот Мишка до беды, – вздыхала мать.

Антон перестал спускаться в овражек, где устраивал Мишка пиршества. Да и став студентом художественного колледжа, почувствовал себя Антошка серьёзным и почти взрослым человеком. Не до детских проказ. Да и времени свободного вовсе не стало.

Но вот опять попался он в Мишкину сеть.

Антонова мать Тося – Антонина Ильинична семью Мишкину и Мишку знала. Дома были рядом. Мишка любил выпить. Выпив, задирался, лез в драку, но не дрался. Ему нравилось, чтоб у него висли на плечах, уговаривали, а он хорохорился: «я да я». Как-то объяснил Антону:

– Знаешь, почему я задираюсь? Слабых всегда бьют. Я показываю, что могу врезать. Я и курить поэтому стал, и материться. Знай наших. Силу уважают. А ты – тихоня.

– Ну и пусть, – обидевшись, сказал Антон. – Это ведь показуха, а не храбрость.

– Как сказать, – не согласился Мишка.

И вот сейчас, на карьерных озёрах, понял с тоской Антон, что опять попал впросак, из которого надо как-то выбираться.

Досидели до вечерних длинных теней. Уж народ с пляжа убрёл по домам.

– Так ведь нас поймают, – опасливо сказал Антон, когда шли к машине.

– Не бзди. Мы потемну проползём и я поставлю «Мерс» где-нибудь в тихом месте, – пообещал Мишка,

Девчонки, переодевшись в машине, рассматривали какие-то побрякушки.