Черный лебедь

Тур Злата

– Так вот что это было?! Для вас это все называется жениться, как вы изволили выразиться?! В смысле переспать?!

Глеб изумленно посмотрел на нее. Как ребенок, не понимающий, за что его ругают, он только растерянно хлопал глазами, не зная, что сказать. И лишь когда Анна собралась уже сделать фуэте от него, до него дошла сказанная им двусмысленность. О, боги!

Ну почему из сотен тысяч слов он выбрал те, которые способны обидеть?!

Поймав ее за руку, не обращая внимания на брыкания, он снова прижал ее к себе.

– Анна Викторовна! У меня и в мыслях не было оскорбить вас. Я не мастер красноречия. И я сказал ровно то, что думал. Я неандерталец, который живет инстинктами. За версту чувствую другого мужчину. А от вас исходят импульсы одиночества. Поэтому я хочу жениться на вас, защищать вас. Я …, – Штольцев немного замялся, впервые в жизни произнося такие слова и сам себя не узнавая. Затем, словно нырнув в холодную воду, выпалил:

– Я хочу от тебя детей, – выпалил Глеб, перейдя на ты.

Все красивые слова, стройные аргументы, которые он приводил в защиту их отношений, просыпаясь среди ночи, улетучились, лишь только настало время озвучить их. И теперь уже, сказав самое главное, пропустив всю прелюдию, он со страхом ждал ответа.

Анна притихла, однако сердечко все еще колотилось пойманной птичкой, теперь уже не от гнева, а от волнения. Вместо слов прощения, она поцеловала его в грудь, открытую благодаря распахнутому вороту рубахи.

– Глеб Платоныч! Я не буду рожать. И Кирилла это устраивает. Поэтому я выхожу за него замуж. И изменить это я не в силах. Поверьте, если бы у меня был выбор…, – Анна не договорила, спазм перехватил горло, и она молча снова уткнулась ему в грудь, запоминая, продлевая иллюзию счастья.

– Выбор есть всегда. Только иногда он бывает неудобным, – желая и не имея сил разжать объятия, ответил Глеб. «Вы имеете право хранить молчание. Бла-бла. Все сказанное может быть использовано против вас» – все это он хорошо знал, потому и оставил промчавшийся вихрь мыслей при себе. Он знал и то, что и

без детей любил бы ее, мирился бы, сцепив зубы, с тем, что сотни глаз будут пялиться на ее ноги на сцене, дарить цветы, рваться в гримерку.

Стоп. А где он в это время будет? Будет с ней в Италии? Что он там будет делать? Наймется в помощники к юноше Скоробини? Бросить свою работу? Россию? Готов ли он на такие жертвы? С таким раскладом классическая семья невозможна. Гостевой брак. С возможностью видеться самое лучшее раз в месяц. И весь месяц раздраженно рычать на подчиненных от невозможности обнять, поцеловать свое сокровище. При воспоминании о поцелуе горло перехватил спазм. Это не козлиная похоть. Он безумно влюбился в эту хрупкую и сильную девушку.

Нервно подрагивающими руками он начал гладить ее спину, не смея больше даже легким касанием спуститься ниже. Получается, Нину он не любил? Ведь она была сторонницей чайлд-фри, брака, свободного от детей, и это его не сильно смущало, даже наоборот, успокаивало. Не хочет, и ладно. Но сейчас пришло время откровений. Глубоко в душе он был уверен, что вырастить сына, вместе с деревом и домом – святая обязанность каждого мужчины. Обязанность и право. И жгучее желание держать на руках горластое чудо с такими же, как у мамы синими глазами-озерами. Но ради любви он готов не требовать этого.

Голова шла кругом. От работы он не откажется. Значит, в Италии не сможет обеспечить ей достойную жизнь. Вот и получается, что предложить, кроме горячего сердца и твердой руки, ему нечего. Не-че-го. «Нечего и мечтать. Опускайся на землю! Ты же утверждал, что все это не для тебя! Вселенная слышит…»– резюмировал внутренний голос.

– Аня! У тебя рука обожжена. Давай я приму необходимые меры, – мягко разжимая объятья, выдавил он из себя. Он усадил ее на стул, пулей метнулся за аптечкой, которая была в автомобиле. Взяв в руки ее тонкую, невесомую кисть, он нежно подул на обожженное место, обработал спреем от ожогов и аккуратно опустил ей на колени.

Конец ознакомительного фрагмента.