Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов
Шрифт:
Ратень почувствовал, Тутя понял его воспоминания. Они переглянулись поверх маленькой головы, покивали вслед далекому…
Ратень снова перевел взгляд на Сваню. Тот все еще тужился над лесиной, высовывая язык от усердия. Забавный малец. Понятно, ребенок — как отражение в воде, повторяет все, что подсматривает у старших, подумал он. Но есть вещи, которые не переймешь. Походка, поворот головы, случайный наклон, косо вскинутая вверх бровь, мало ли… Что говорить, такое только по прямой крови передается. Похож, похож несмышленыш на Тутю, чем дальше, тем отчетливее это видно…
Еще недавно волхвы весело гадали, от кого из них понесла дитя сварливая баба Шешня, замученная бесплодием, как пашня засухой. Ни один родич не смог помочь ей зачать, пришлось им поить ее снадобьями, заговаривать приговорами, стараться на ней мужской силой и терпеть ни капище ее вздорность. Зато теперь и гадать не надо, чей, достаточно глянуть попристальнее, мысленно подытожил он. Его ребятенок, Тутин, точь-в-точь, как отражение в воде…
Огромный Ратень рывком соскочил с места, направился к ним, отодвинул от бревна обоих, легко взвалил его себе на плечо. Донес до места, сбросил движением плеч, оглянулся. Оба смотрели вслед, вытянув шеи, как гусаки, заметившие лягушку. Нет, точно похожи как две капли, захочешь — поперек не скажешь…
Новое капище Тутя и Ратень поставили, как положено, среди густой, непроходимой чащи, на небольшой поляне, защищенной со всех сторон вековыми деревьями. На краю лесной плеши из-под их узловатых корней выбивался небольшой ключик, играя водой. Открывал ход к подземным сокам Сырой Матери. Убегал дальше, струился по руслу, проточенному на десяток локтей, где радостно изображал из себя взрослую реку. Но потом терялся среди мшистых кочек, палой листвы, хвои и буреломов.
Место для святилища волхвы выбирали долго. Ходили, смотрели, слушали землю, подолгу глядели на небо, ожидая знаков. Снова шли и снова смотрели и слушали.
Выбрали наконец. Как вышли на эту поляну, неожиданно яркую среди темной чащи, заметили лесной ключик, так, не сговариваясь, оба решили — здесь. Родничок — это подарок заботливой Мокоши, не иначе. Только она по женской своей природе всегда внимательна к мелочам. Ратень аккуратно почистил ключик, сделал над выходом навес-срубик, углубил отводное русло. Еще радостней зажурчал родничок, дарил вкусную воду со сладким привкусом и бодрящим холодом земного чрева. В чарном деле и вода должна быть особой, речная или дождевая, допустим, уже не подходит, нет в ней необходимой силы.
Потом начали обустраиваться. Сами, не прибегая к помощи мужиков, срубили жилую избу, поставили клети для припасов. На капище волхвы все делают своими руками, это их место, их руки должны его обиходить.
Затем Тутя и Ратень приступили к главному. Взялись резать деревянные чуры богов. Ратень сильно и быстро вымахивал топором, вырубая из бревен головы и тулово. Тутя после него несколькими особыми ножами наносил положенную резьбу и символы. Высших богов делали, как положено, высокими, средних — в рост человека.
Долго возились. Рубили, резали, для крепости вымачивали готовые чуры в особых растворах. Но сделали, воздвигли идолов на поляне, оживили их жертвенной кровью и волхвованием. Конечно, пройдет еще немало времени, прежде чем чуры оживут окончательно. Оба волхва знали: боги пока только присматриваются к своему новому обиталищу, пробуют новые деревянные глаза и растягивают рубленые рты. Они, бессмертные, никогда не торопятся…
Тут и баба Шешня подоспела со своим звонкоголосым подарком.
Что тут теперь судить, чей он? Все одно родич, ученик и наследник потаенных знаний, которые передают волхвы от поколения к поколению, перенося их из прошлого в будущее, подумал мимоходом Ратень. Старый Олесь сгорел, а молодой Сваня в скором времени народился на свет — это ли не знак свыше? Чье семя легло в основу — это еще полдела, чей дух семя направил — вот что важно!
Задумавшись об этом, Ратень привычно вспомнил про Сельгу. Сам не заметил, как перетек мыслями на тайную свою любовь. Не одна весна уже миновала, казалось бы, угомониться пора, перестать облизываться, как на позавчерашнюю сметану. А все равно щемит в груди, как подумается о ней. И больно, и сладко от этой боли. Не знаешь уж, смеяться или плакать над тем. Он — бывалый, опытный, когда-то ходивший в дружинниках у самого князя Добружа, теперь — вещий волхв рода, сохнет по чужой девке, словно безбородый юнец. И избавиться не может от этого наваждения, вот ведь какая штука…
Ратень почесал давний шрам поперек лица, всегда зудящий у него при волнении, начал шумно втягивать воздух сквозь стиснутые зубы, заполняя грудь до самого низа. Еще старый Олесь учил — так, успокаивая дыхание, можно и себя успокоить…
Успокоился наконец. Отогнал вредину. Что можно мужикам — волхвам неуместно. Волхвы баб только по делу полощут, когда нужно заронить в волосатую пашню семечко новой жизни. А просто так с ними не катаются, не расходуют живу-силу на баловство, она на иное нужна. Ратень перетек мыслями на нужные дела и совсем успокоился, Только глубоко внутри остался тлеть маленький, саднящий огонек несбывшегося. Последним усилием воли он заставил себя не думать о ней, очистил голову, отпустив мысли по течению Реки Времени…
Просто наблюдал, как Тутя и Сваня, большой и малый, вместе возятся по хозяйству.
Парнишка был совсем еще крошечным, баба Шешня быстро избавилась от него. Надоел, что ли? С нее станется…
Парень оказался смышленым. Волхвы уже начали понемногу обучать его древнему письму-глаголице и десятичному счету. До чарных таинств, до волшебных обрядов дело, понятно, не доходило, мал еще, но и это не за горами. Сваня уже разбирал по именам всех старших богов, с удовольствием слушал про их свершения. С ним, Ратнем, разговаривал голосом, а с Тутей-молчальником они иной раз и так понимали друг друга, общаясь взглядами и прикосновениями. Иной взрослый так не поймет, как он, радовался Ратень. Похоже, скрытому, беззвучному языку волхвов долго учить мальчишечку не придется. Вот и сейчас, видел он, щуплый Тутя только посмотрел на него, и мальчонка мигом соскочил с места, побежал к родниковому срубу, зачерпнул воды берестяным ковшом. Играя, отвлекся, сунул ручонки в ледяную струю, залился счастливым смехом, радуясь искрящимся брызгам. Потом вспомнил о поручении, снова схватился за ковш, побежал, бережно неся воду двумя руками.
И упал.
Стрела ударила парнишку точно под сердце, проткнула щуплое тельце, вышла из спины хищным окровавленным жалом… Покатился по траве берестяной ковшик, разлилась чистая вода по земле, сверкнула каплями и погасла… Это Ратень увидел ясно, отчетливо, во всех мельчайших подробностях, словно Дажьбог нарочно на несколько мгновений придержал коло времени от вращения своими огромными, жилистыми руками…
Ратень не успел заметить, откуда на святой поляне появились талы. Показалось ему — отовсюду. Словно из-под земли выросли, из травы поднялись, с деревьев попрыгали.