Черный Отряд (Десять поверженных)
Шрифт:
Мы потеряли слишком многих, кто мог бы остаться в живых, располагай я временем, умелыми помощниками и возможностью делать нормальные операции. А почему я полез в линию сражающихся? Да потому что там я хоть чего-то мог добиться, ответив нашим мучителям ударом на удар.
– Костоправ, – рыкнул Капитан. – Мне кажется, ты меня не слушаешь.
– Да, я все понял. Я остаюсь здесь и занимаюсь шитьем.
– Не надо раскисать. – Он коснулся моего плеча. – Душелов сказал, что завтра мы доберемся до Лестницы Слёз. И тогда мы сможем сделать то, что нам больше всего хочется, – раскровенить Твердецу нос.
Твердец стал главным генералом мятежников.
– А он не сказал, как мы собираемся это сделать, если у них такое численное превосходство?
Капитан нахмурился и зашагал по-медвежьи, вперевалку, составляя в уме ободряющий ответ.
Разве способны три тысячи выдохшихся и потерпевших поражение солдат повернуть вспять вкусившую победу орду Твердеца? Да ни за что. Даже с поддержкой трех из Десяти Взятых.
– Пожалуй, нет, – фыркнул я.
– Впрочем, это не твой департамент, верно? Душелов ведь не подвергает сомнению правильность твоих хирургических процедур, разве не так? Тогда с какой стати ты полез в стратегию?
– Неписаный закон всех армий, Капитан, – ухмыльнулся я. – Рядовым предоставляется право подвергать сомнению ясность рассудка и компетентность своих командиров. Это цемент, не позволяющий армии развалиться.
Низкорослый Капитан на ходу взглянул на меня снизу вверх из-под кустистых бровей:
– Так говоришь, не позволяет ей развалиться? А ты знаешь, что заставляет ее двигаться?
– Что же?
– Такие, как я, кто дает пинка в зад таким, как ты, когда они начинают философствовать. Надеюсь, ты понял мой намек.
– Полагаю, что понял.
Я отошел, достал из фургона свою медицинскую сумку и принялся за работу. Поступило несколько новых раненых.
Творение Зовущей Бурю продолжало подтачивать амбиции мятежников.
Я устало брел вперед, ожидая очередного вызова, когда заметил вынырнувшего из песчаных вихрей Ильмо. Я не видел его несколько дней. Заметив, что он направляется к Капитану, я тоже подошел поближе.
– …обойти нас справа, – говорил Ильмо. – Наверное, пытаются первыми подойти к Лестнице. – Увидев меня, он приветственно поднял руку. Рука у него дрожала, и вообще он едва держался на ногах от усталости. Как и Капитан, он почти не отдыхал с того дня, как мы вошли в Ветреный Край.
– Собери роту из резерва. Обойдите их с фланга, – ответил Капитан. – Врежьте им покрепче и быстро отходите. Такого они не ожидают, и это их ошеломит. Пусть гадают, что мы задумали.
– Есть. – Ильмо повернулся, чтобы уйти.
– Ильмо…
– Да, Капитан.
– Будь там осторожнее. И силы побереги. Нам предстоит идти всю ночь.
В глазах смертельно усталого Ильмо читалась боль, но он не стал обсуждать приказ. Он хороший солдат. К тому же он, как и я, знал, что эти приказы Капитан не выдумывал сам. Они поступали сверху. Возможно, из самой Башни.
Наступившая тем временем ночь принесла хрупкое перемирие. Перенесенные днем трудности не вызывали у солдат обеих армий желания сделать лишний шаг после прихода ночи. В темноте все стычки прекращались.
Но даже этих часов передышки, когда песчаная буря засыпала, не хватало, чтобы остановить обе армии или разъединить их, дабы задние не наступали на пятки передним. Теперь же верховные лорды потребовали от нас дополнительных усилий в надежде добиться определенного тактического преимущества. Занять ночью Лестницу, окопаться там – и пусть тогда мятежники наступают из вечной бури. Разумно. Но приказ на подобный маневр мог отдать только штабной генерал, сидя в кресле за триста миль от места сражения.
– Ты слышал приказ? – спросил меня Капитан.
– Да. На мой взгляд, дурацкий.
– Я согласен со Взятым, Костоправ. Переход окажется более легким для нас и более трудным для мятежников. Ты понял?
– Да.
– Тогда попробуй не путаться под ногами. Полезай в фургон и поспи немного.
Я побрел прочь, проклиная невезуху, лишившую нас большинства лошадей. Боги, я уже староват столько топать пешком.
Я не воспользовался советом Капитана, хоть он и был разумен. Я был слишком взвинчен, чтобы спать, а перспектива ночного марша меня и вовсе потрясла.
Я бродил, разыскивая старых друзей. Солдаты Отряда рассеялись среди толпы прочих солдат, обеспечивая выполнение приказов Капитана. Многих я не видел еще с Лордов и даже не знал, живы ли они вообще.
Я сумел отыскать лишь Гоблина, Одноглазого и Молчуна. Сегодня Гоблин и Одноглазый были не общительнее Молчуна, и одно это красноречиво свидетельствовало о нашем моральном духе.
Вся троица еле тащилась вперед, не отрывая глаз от сухой земли и лишь изредка делая пару жестов или бормоча несколько слов, чтобы поддержать целостность окружающего нас купола спокойствия. Некоторое время я брел рядом с ними, потом решил попробовать растопить лед:
– Привет.
Гоблин что-то буркнул. Одноглазый одарил меня двухсекундным злобным взглядом. Молчун и вовсе не заметил моего присутствия.
– Капитан сказал, что нам предстоит марш на всю ночь, – сообщил я им, желая, чтобы кто-нибудь еще разделил мое уныние.
Гоблин молча вопросил меня взглядом, зачем я рассказываю им подобную брехню. Одноглазый пробормотал что-то о том, что таких сволочей надо превращать в жаб.
– Сволочь, которую ты собираешься превратить в жабу, зовут Душелов, – с хитрым видом сообщил я.
– Пожалуй, я потренируюсь на тебе, Костоправ, – сообщил он, добавив для верности второй злобный взгляд.
Одноглазому перспектива ночного марша пришлась не по вкусу, поэтому Гоблин принялся немедленно восхвалять гений человека, которого осенила такая идея. Но его энтузиазм оказался настолько слаб, что Одноглазый даже не потрудился заглотить наживку.
Я решил попробовать еще раз:
– У вас, ребята, вид такой же кислый, как и мое настроение. Мимо. Даже головы никто не повернул.