Черный парус беды
Шрифт:
– Кто?
– Чистый и Джон. И Мила. А потом разругались, не поделили. Чистый Миле что-то говорил, говорил, а потом она его… А Джона уже не было. Чистый сказал, он за Федором побежал, и сказал, что Джон его догонит, что не жить Федьке. Но это еще до того было, как Мила… А потом она мне… А я ей…
Козлов начал путаться, глаза его закатились, и я поспешил снова взять инициативу в свои руки:
– Понял я, Петя, понял. Но ты успокойся, все самое страшное позади. Скоро за нами прилетят спасатели, может быть, даже на голубом вертолете. Пойдем отсюда.
– Я не могу.
– Почему?
– Я не могу! У меня нога.
– А я тебе помогу.
– У меня нога!
– А ну вставай, – заорал я. – Хочешь, чтобы я тебя на своем загривке пер? Не выйдет. Вставай, сучий потрох!
Козлов зашевелился, попытался встать и не смог. Смотри-ка, действительно, нога. Придется помочь.
– Больно, – скулил Петька.
Мы выбрались из ямы. Точнее, я его вытолкал.
– Идите, – крикнул я Шелестовой и Федору. – Мы за вами.
Ковыляли мы долго. Я ругался сквозь зубы. Козлов охал и ахал. Его рука, неожиданно цепкая, ни на секунду не отпускала мое предплечье.
Метрах в пятидесяти от нашего импровизированного бивуака – с пакетами, уже полупустыми, с разодранными обертками и валяющейся на камнях одеждой, – Петька вдруг уперся.
– Дальше не пойду.
– Не валяй дурака.
– Не пойду!
Как я ни старался его образумить, Козлов стоял на своем, вернее – сидел на своем. Потому что наконец-то отпустил меня и со стоном рухнул на землю.
– Ну и черт с тобой!
Я направился к Федору и Миле, но по мере того, как приближался к ним, шел все медленнее, медленнее… Мне положительно не нравилось то, что я видел. Пожалуй, опасения Козлова были не безосновательными. Полуяров стоял на коленях и что-то жевал. Но это ладно. Рядом с пакетом, из которого он выуживал то ли крекеры, то ли галеты, лежала моя дубинка-черенок. А в руках у Милы было ружье для подводной охоты. Наконечник гарпуна ненавязчиво смотрел в мою сторону.
Как-то это все было неприятно. И почему-то мне отчаянно захотелось дать задний ход. Но гордость не позволила. Или тупость.
– И что дальше?
Я стоял перед ними и ждал чего угодно – от стрелы в глаз до предложения присоединиться к трапезе. Но больше, все же, первого.
– Что он тебе наплел? – спросила Шелестова.
– Кое-что.
– И что ты намерен делать?
Я задумался, затем признался:
– Была бы ты помоложе, я бы тебя отшлепал. За игры с оружием, пусть и подводным. Но ты у нас, Мила, человек взрослый, поэтому рукоприкладство я себе позволить не могу. Я лучше тебя выслушаю.
Шелестова опустила ружье. Я хотел сказать, чтобы она того, поаккуратнее, чтобы не нажала ненароком спусковой крючок. Наконечник стрелы почти касался ее ступни. Только еще одного калеки нам и не хватало. Хотел сказать и не успел, Шелестова меня опередила:
– Этого я и хочу. Чтобы ты меня выслушал. А потом можешь поступать так, как считаешь нужным.
– Насколько ты мне это позволишь, – сказал я, показывая глазами на ружье в ее руках.
Шелестова вдруг засмеялась:
– Да это я убрать хотела, а то еще выстрелит, а тут ты подошел.
Так я ей и поверил! А Федор просто так рядом с дубинкой расположился. Хотя бывает, все бывает…
– Можно присесть? – вежливо осведомился я.
– Присоединяйся, – прошамкал-прожевал Федор.
Расстелив на камнях свою куртку, я сел и приготовился слушать.
Глава восьмая
– Я не хотела его убивать. – Шелестова тоже села, подтянула колени и обхватила их руками. – Так вышло. Когда ты вытащил Козлова в кокпит, я последовала за вами и увидела, как ты падаешь за борт. Я закричала, и тут он меня ударил. По лицу.
– Чистый? – сморозил я откровенную глупость. Ну, не Козлов же.
– Да. И тебя тоже он.
– С этим ясно. Интересно – чем.
– Биноклем.
Так вот почему бинокль сложился, подумал я, вспомнив, как утром мне пришлось раздвигать зрительные трубы и подстраивать окуляры. Хорошо, что бинокль на «Золушке» из новых, сплошь пластмасса, а то прежде их такими делали, что гвозди можно забивать. И головы колоть, как орехи.
– Он и Петю ударил. Ногой. В живот.
Голос Милы звучал ровно, без модуляций. Видно, перегорела. Вообще, о многом из того, о чем она рассказывала, я либо знал, либо догадывался. Но теперь, благодаря Шелестовой, картина обретала цельность и стройность. Социалистический реализм шел на смену поп-арту.
Затолкав Милу и Козлова в угол кокпита, Чистый предупредил, чтобы они не дергались, иначе отправятся за борт. Говорил Костя спокойно, только громко, перекрывая шум волн и ветра, и от этого спокойствия Миле стало так страшно, что она, даже если бы захотела, не смогла бы пошевелить ни рукой, ни ногой. Что касается Козлова, то он вообще ничего не соображал, его словно… выключило.
Чистый говорил, что все было на мази, все шло отлично, пока на горизонте не появилось это проклятое золото. Говорил, что если бы не Полуяров с его завихрениями и не Козлов с его картой, мы бы спокойно дошли до Касабланки, он бы сдал груз и улетел в Москву. Счастливый и богатый. А вместо этого он здесь, на этом треклятом острове, и скоро появятся спасатели, и у них появятся вопросы, а потом вопросы появятся у заказчиков, оставшихся без товара, им-то он что скажет?
Мила стала сбиваться с пятое на десятое, и я решил, что пора вмешаться, тем более что Федор смотрел на нас совершенно очумелыми глазами. То, что было понятно мне и Шелестовой, для него было лишено причинно-следственных связей.
– Понимаешь, Федя, – сказал я. – В Кофреси, перед отплытием, Чистый взял на борт кое-какой груз. Энное количество банок говяжьей тушенки. Я случайно узнал об этом, но значения не придал. А зря. Иначе не был бы так беспечен. Дело-то подсудное! Вот чем Костя у твоего папаши занимался? Детскими товарами? Памперс сюда, соску туда. Да, конечно, в огромном количестве, а все-таки соски да памперсы. Унизительно для бизнесмена с его амбициями. Впрочем, я могу лишь предполагать, что заставило его пуститься во все тяжкие. Может, и амбиции, а может, жадность, или он просто хотел вывернуться из-под руки твоего отца, а заодно избавиться от необходимости быть при тебе нянькой. Может, ему это уже невмоготу было – холуйствовать и опекать. Короче, думал Костя, думал и решил подзаработать торговлей наркотиками.
– Чем? – задохнулся Полуяров.
– Наркотиками, Федя, наркотиками. Какими – не спрашивай, потому как я в этой дряни не разбираюсь. Крэк, кокаин, «китайский белок» или еще какая зараза, не суть. Конечно, Костя не собирался становиться мелким драгдилером и самолично сбывать порошок исколотым нарикам. Не его масштаб. Опять же мне неизвестно, как он вышел на оптовых поставщиков или даже на производителей. Но вышел как-то, и им понравилось его предложение. Сколько Джон перегнал яхт через Атлантику по заказу Чистого? Пять? Уверен, на каждой из них был изрядный запас банок с тушенкой. Только не совсем обычных, а с двойным дном. Две трети объема – мясо, одна треть – дурь. Был такой неприкосновенный запас и на «Золушке».