Черный Пеликан
Шрифт:
«Ты его вместе с именем купил?» – спросил я холодно, желая уколоть его и несколько одернуть. Уж очень самодовольно куражился он на пустом месте, да и безапелляционное «тебе ни к чему», брошенное на основании одного беглого взгляда, задело меня больше, чем казалось поначалу. Кристофер насупился было, но потом вновь ухмыльнулся и сказал спокойно: – «Я не купил, я отобрал. Могу тебе продать, если деньжата водятся. Не желаешь? Ну, как знаешь…» Он взял пистолет двумя руками, направил на противоположную стену и проговорил дурашливо: – «Штейер, Даймлер… Пух-х-х!» – после чего снова сунул его за пояс, и мы пошли назад в ресторанный зал, причем уши у меня горели, а в голове вертелось что-то лихое и мужественное, больше всего походящее на бравурный марш.
Все уже собирались уходить, ожидая только нас. Гиббс сказал еще несколько фраз, вновь
Тем же вечером, запершись в номере, я достал со дна чемодана свой кольт, осмотрел его, как следует смазал и переложил в дорожную сумку вместе с запасной обоймой и кое-какими мелочами. Ближе к полуночи в дверь постучал посыльный от Кристоферов и передал мне увесистый пакет, в котором оказались свитер из грубой шерсти, водонепроницаемый плащ и два тюбика зеленоватой мази. Сборы были закончены. Я представлял себя первопроходцем в преддверии вояжа, но было неспокойно, что-то теребило внутри, я ощущал чужую волю, влекущую меня, но не имел сил противиться. Предмет беспокойства не давался раздумью, я был слишком возбужден, и мысли перескакивали с одного на другое, не выстраиваясь послушной цепочкой. Вновь замерцал перед глазами вопросительный знак, перекочевавший теперь в другое место, и я цеплялся за свой секрет, как за средство, что поможет избавиться от него или уж сжиться с ним навсегда. Но хватка моя слабела невольно, какая-то сила перетягивала меня к иному – к неизбежности, к грозной власти, что, я знал, имеют отношение и к секрету, и к вопросительному знаку, но не подчиняются мне ни на малую малость. И я стремился туда, непреодолимо желая играть с огнем, хоть, быть может, стоило поостеречься или хотя бы спросить совета – например у моей дорогой Гретчен, которая не обманула бы меня, если бы вообще захотела понять, о чем я веду речь.
Но Гретчен не было со мной, и не было ни одной из давнишних подруг, щедрых в объятии и милой болтовне. Ночь дарила одну лишь пустоту, а потом еще и призраки обрели лица под покровом тьмы – казалось, надо мной склоняются два звероподобных Кристофера в клочьях свалявшейся шерсти, а сзади Гиббс с козлиной бородкой науськивает их, играя плетью. Я не чувствовал к ним злобы, хотел говорить с ними и силился подать знак, но видел острые клыки и отворачивался, негодуя. Потом, очнувшись от дремы, шел в ванную и глотал воду с привкусом железа, глазел в темноту, в сторону океана, будто силясь понять, что там меня ждет. Снова засыпал и просыпался в поту, пока наконец в одном из беспорядочных сновидений мне не явилась большая мягкая женщина со знакомым лицом, в которой я растворился без остатка, успокоившись до утра.
Глава 8
Гиббс постучал мне в дверь не так уж рано – было около девяти. Я давно успел собраться и слонялся по комнате, маясь от безделья. Ничего не хотелось, мучила мысль, что меня решили не брать – к горлу подступала обида, и опускались руки. Увидев же Гиббса, я отчего-то подумал вдруг, что лучше бы мне не ехать с ним, но отступать было поздно, уже никак нельзя было отказаться, и я приветствовал его нарочитой ухмылкой.
Мы выехали в двух больших лендроверах. Гиббс сел за руль первого, куда еще уместился первый же Кристофер и почти вся поклажа – ее и впрямь оказалось немало. Кристофер II вел второй джип, где сидели все остальные. Я предложил было сменить его, когда он устанет, но Кристофер только весело глянул и ничего не сказал, так что я насупился и больше к нему не обращался. Сильвия со Стеллой, похожие на нахохлившихся птиц, тоже молчали, будто завороженные гулом двигателя и равномерным покачиванием, мы двигались в скучной тишине, чужие друг другу. Я хотел было задремать, но не смог, в голове путались сотни мыслей, утомляя и раздражая, так что пришлось отвернуться к окну, чтобы отвлечься.
Мы уже выбрались из центра города и кружили в широких улицах незнакомого мне района, сплошь застроенного добротными частными домами. Каждый был огорожен высоким забором с живой изгородью – надежно, без единой щели, можно было лишь догадываться о происходящем там. Вдруг, справа от меня, из проема распахнувшихся ворот, за которыми мелькнула зелень кустарника и дорожка, огражденная белым камнем, выскользнуло что-то приземистое и черное, целиком состоящее из закругленных линий. Кристофер коротко ругнулся и крутнул руль влево, сзади вскрикнули женщины, а черное авто, не обращая внимания на вильнувший джип, унеслось вперед и скрылось за поворотом. «Пижон», – процедил Кристофер сквозь зубы, без особой впрочем злобы, скорее с завистливым уважением, а я вспомнил свой столичный двор и такой же автомобиль, проводящий часы у меня под окнами, не имевший конечно прямого ко мне отношения, но впечатавшийся в память, как постыдная слабость или беспечно упущенный шанс.
Собственно, окна, под которыми он стоял, принадлежали не мне, а Катарине Полонской, жившей тремя этажами выше. Все знали ее, как смешливую Кэт, что ни день обегавшую подъезд в поисках хозяйственных мелочей, радостно признаваясь в собственной бытовой беспомощности. Я не знал, кто она и откуда, чем занималась и где проводила дни, а пересуды, доходившие до меня, были посвящены лишь ее любовникам, что сменялись из месяца в месяц с устойчивым постоянством. Прочие подробности существования Катарины не интересовали любящих посудачить соседок, да и личная ее жизнь, будучи наполненной весьма, все же разочаровывала отсутствием интриги – мужчины возникали и пропадали строго последовательно, не пересекаясь один с другим, так что даже в пристрастных глазах обывателей Кэт считалась по-своему добродетельной, лишь немного смущая чрезмерным свободолюбием.
Черный лакированный автомобиль появился под нашими окнами года три назад, еще когда не было Веры, и Юлиан обретался в иных пространствах, не пересекающихся с моим. Я подолгу рассматривал его украдкой, притаившись за шторой. Что-то неудержимо притягивало меня – хищная плавность маневра, сдержанность повадки или бесстрастность тонированных стекол – а потом волею случая, лишь чуть-чуть спровоцированного собственным старанием, я познакомился и с владельцем, мистером МакКарти, сухощавым самодовольным шотландцем.
Я столкнулся с ним у дверей подъезда и намеренно замешкался с сигаретами, сделав вид, что забыл зажигалку, а когда он протянул мне свою, задержался на ней взглядом, различив значок известной инвестиционной фирмы, отпечатанный на бледно-желтом корпусе. «У нас с вами один брокер», – бросил я ему небрежно, стараясь казаться старше своих лет, что едва ли могло обмануть цепкий серо-стальной прищур, но мистер МакКарти, улыбнувшись слегка, еще более небрежно возразил, что нет, это не так, он просто владеет существенной частью этого хищника, от которой кстати подумывает избавиться, а личные дела ведет совсем через других людей. «Вот вам, на всякий случай», – предложил он мне визитку, уже держась за ручку входной двери, и рассеянно сунул в карман мою, протянутую в ответ в попытке соблюсти высокомерное статус-кво.
Я скоро забыл об эпизоде, но он получил неожиданное продолжение. Мистер МакКарти позвонил мне как-то, пригласил на ланч и, без особых церемоний, предложил незаконную и весьма соблазнительную сделку. Не буду утомлять деталями, речь шла о том, чтобы тайно добыть, а попросту выкрасть кое-какую информацию о переговорах нашего предприятия с гигантами-конкурентами. Информация эта проливала свет на дальнейшие действия неповоротливых гигантов, а значит и на грядущие зигзаги в загадочном мире ценных бумаг, что явились бы сюрпризом для широкой публики, таковой информации не имевшей. Просто и старо как мир, к тому же вполне безопасно, на чем мистер МакКарти сделал особый акцент, нудно разъясняя, как и почему на меня не падет тень подозрений. Я раздраженно заметил ему, что не страшусь риска, если уж решаюсь играть по-крупному, но он с тонкой насмешкой разъяснил, что именно поэтому играть по-крупному меня и не берут – ведь о риске и о том, как к нему относиться, я очевидно не имею должного понятия. В общем, мы говорили чуть не до вечера, и я наверное переборщил с вопросами, испытывая терпение невозмутимого шотландца, а потом попросил время подумать и через пару дней позвонил ему с отказом. Мистер МакКарти откликнулся безразличным о-кэй и тут же дал отбой, а я еще неделю лелеял в воображении иной сценарий – совершенно, признаюсь, неосуществимый – с коварно соблазненною ассистенткой директора, вскрытием неприступного сейфа, белыми перчатками и сверхчувствительной миниатюрной фотокамерой.