Черный Пеликан
Шрифт:
«Что, турист, хороши? Это я поймал, – довольно сказал подошедший Кристофер II, что-то громко жуя. – Эти двое, они впустую прогулялись, а я обеих-то и зацепил. Уж вторая упиралась – жуть, руки содрал чуть не в кровь…»
«Что впустую? – обиделся первый Кристофер. – Это я впустую? У меня вспомни какая сошла. Как у меня сошла, тебе такая во сне не привидится – не то что твои недомерки. Просто снасти наши – дерьмо!»
«Сказал – недомерки, – фыркнул второй Кристофер с видом победителя, – от таких недомерков мурашки по коже. Ты-то небось ската поймал, вот и оборвал – смеху бы было, если б дотащил – а теперь тебе и завидно…» – и они долго еще не могли успокоиться и препирались, наскакивая друг на друга, пока Сильвия не прогнала их с кухни, бесцеремонно заявив, что они тут лишние.
Женщины
«Что поделывал, турист?» – спросил он, изготовившись к насмешке.
«Да так, газеты читал», – равнодушно ответил я, весь внутренне подобравшись.
«Ну и что пишут?» – продолжил тот, развернувшись ко мне и явно намереваясь съязвить.
«Разное пишут, – сказал я уклончиво, – вот, например, нашел тут вчера…» – я вытащил из кармана сложенный вчетверо желтый листок с фотографией Пиолина и, осторожно развернув, положил перед Гиббсом. Тот, не переставая жевать, бегло глянул на листок и отвернулся, не проронив ни слова.
«Что там?» – потянулся было к листку Кристофер II, но Гиббс, не глядя, накрыл его ладонью. «Не для тебя, – сказал он глухо, – тут по-тирольски, ты не поймешь. Ты и по нашему-то не очень…»
Все замолчали, и я тогда сказал негромко, с развязной ленцой, подражая кому-то, может тем же Кристоферам: – «Личность-то вроде знакомая, а, Гиббс? Где это он, никак в Альпах? Далеко же его заносило».
Гиббс недовольно поморщился и внимательно посмотрел на меня, так же почти, как в гостиничном ресторане, в первый вечер знакомства. Я не отвел глаза. «Для кого знакомая, для кого и нет, – проговорил он строго. – Я, к примеру, его знать не знаю, и другие тут тоже». Он был явно недоволен теперь и будто что-то прокручивал в голове, а я не отставал: – «Ну как же, мы ж вместе ужинали как-то – это ж Пиолин из гостиницы, вы ж с ним друзья как будто…»
Услышав имя Пиолина, первый Кристофер присвистнул и перевел глаза на Гиббса. Женщины молчали, уткнувшись в тарелки и сосредоточенно занимаясь своей рыбой. Гиббс подумал еще секунду, потом, видимо решив что-то для себя, вздохнул и развалился на стуле. «Ну это вы придумали, – сказал он скучно, взял со стола зубочистку и стал копаться ею во рту. – Какой же это Пиолин, это же… – он повел пальцем по строчкам, – это же Юрган, Юрган Морс, тут же написано, почитайте», – он брезгливо взял листок двумя пальцами и развернул в мою сторону.
«Да нет, я тоже не понимаю языка, да и неважно, может это и был какой-нибудь там Юрган, но сейчас ведь это Пиолин, ведь видно же», – забормотал я, чувствуя, что инициатива уходит, и опять что-то решили за меня, не спросив, и тогда Гиббс изо всей силы грохнул кулаком по столу, так что зазвенела посуда, и сказал ледяным голосом: – «А не понимаете, так и нечего лезть, куда не просят». Он быстро сложил листок и сунул его в карман. «Нечего лезть», – повторил он так же холодно и наклонился к тарелке, а Кристофер I вдруг уставился на меня в упор и протянул угрожающе: – «Да он же шпик…» В комнате снова повисло молчание, слышно было, как Гиббс работает челюстями, а первый Кристофер снова сказал: – «Ну да, шпик, ты что, босс, шпика нам подсунул?..» – и сделал движение, как будто собирался встать из-за стола. Я напрягся, готовый обороняться, чем придется, хоть шансов против него у меня было немного – можно сказать, что и не было вовсе, но сдаваться я не собирался. «Шпиков я не люблю, я их самолично в сортире топил», – приговаривал Кристофер I, угрожающе шевеля плечами и сверля мне глазами переносицу, но тут второй Кристофер заявил громко: – «Да какой он шпик – он турист просто. А с туриста что за толк – один пшик…» Он еще раз повторил свой каламбур, подмигнул мне и сам расхохотался шутке, а вслед за ним и первый Кристофер противно захихикал, все еще поглядывая злобно, но явно растеряв задор.
Напряжение спало. Мужчины занялись едой, Сильвия со Стеллой вполголоса заговорили о своих женских делах, и вечер снова потек размеренно и мирно. Я не знал, нужно ли считать себя оскорбленным, и, подумав, решил, что не нужно – что взять с недоумков. Гиббс неожиданно встал и вышел, но вскоре вернулся, неся что-то за спиной. «Сюрприз, сюрприз», – проворчал он, ставя на стол большую бутылку настоящего шотландского скотча, и все тут же завозились оживленно, вовсе казалось позабыв о случившемся.
Скотч, надо признать, пришелся кстати. С бутылкой разделались быстро, честно разделив на всех, а потом, расслабившись, стали болтать ни о чем, лениво посматривая вокруг. Я, стараясь не особенно задерживаться на каждом, обводил взглядом своих невольных компаньонов, думая о том, как заблуждался вначале, смешивая их в одно, бездумно объединяя по скупым признакам и не желая замечать различий, очевидных, если мало-мальски присмотреться. Взять хоть Кристоферов – от них в первые дни двоилось в глазах, а теперь они для меня – два совершенно разных человека, лишь волею случая застигнутые вместе. Один – как злобный волк, а второй – добродушный сторожевой пес, который однако без раздумий вцепится в ляжку любому зазевавшемуся интрудеру. Сильвия и Стелла тоже хороши, я их видел совсем другими – и хуже, и в чем-то лучше – а сейчас понимаю, что был просто слеп. Ну а Гиббс – про него вообще разговор отдельный…
Моя мысль, сделав круг, снова вернулась к Кристоферам. Тот, первый, представлял я себе, не обучен манерам, был гоним отовсюду и частенько бит. Он вполне мог затеряться в самых низах и остался на плаву лишь благодаря своей физической силе и завидной решимости, корни которой – в одиночестве и отчаянии. Нелюбимый никем, он вырос неприветливым пасынком, легко возбуждающим страх даже не в самых слабых людях, пособником, умеющим служить за хороший кусок, но всегда помнящим свой интерес…
Да, думал я, наверное с ним нелегко тем, кто держит его при себе – лучше не поворачиваться спиной и всегда иметь под рукой свистящий арапник – но и стоит его терпеть за презрение ко всему, убивающее чувство опасности и порой заставляющее лезть в самое пекло. Когда-то оно его задушит, толкнув на что-то страшное, и горе тем, кто окажется под рукой, пока же он управляем, поскольку разумен, как может быть разумен отрегулированный автомат. С ним можно справляться и даже говорить об отвлеченных вещах, но вокруг него – ореол безжизненного пространства, до которого страшно дотронуться, не зная наверняка, заразно ли оно, и что может случиться при случайном контакте. Женщины сторонятся таких, видя наперед их больное будущее, да и сами они, зная в себе изгоев, чураются любых сближений, не стоящих усилия в их глазах, не способных приоткрыть заржавленные ставни душ, загрубевших с рождения, если допустить, что таковые вообще у них есть. Потому он, первый, злобен и угрюм, завидущ и опасен, как водяная змея, хоть его никак не отличить от второго, когда они сидят тут вместе, но второй – это совсем другое дело и вполне благополучен при взгляде со стороны, если, опять же, не дразнить его зря.
Он рос рубахой-парнем, – вновь фантазировал я увлеченно, перейдя к соседнему персонажу, – был почитаем сверстниками за широту разгула и провел всю юность в бесшабашных компаниях, о чем теперь вспоминает с удовольствием и чуть свысока, почитая себя остепенившимся и повзрослевшим. Его уличный кодекс чести не лишен стройности – пожалуй, на него можно положиться, когда опасность нешуточна, но он куда менее надежен в пору затишья и скуки – нужно держать ухо востро, чтобы вовремя одернуть, чуть он начнет делать глупости, не зная, куда себя деть. Он беззлобен на вид, но, вглядевшись, легко заметить что-то темное внутри него, способное излиться потоком бездумной жестокости, удивляющей и окружающих, и даже его самого. Он очень опасен в драках – ибо не теряет хладнокровия – и ценим предводителями – ибо всегда уравновешен и смел. Но не стоит и пробовать втянуть его в предприятие, безнадежное изначально – крестьянская хитрость, идущая еще от прадедов, не позволит вляпаться туда, откуда нет выхода. Потому он удачлив – на свой манер – жаль, что нельзя научиться быть таким же…