Черный Пеликан
Шрифт:
«Ладно, ладно, – проговорил я быстро, – передала и спасибо, ему тоже передай – мы с ним это еще обсудим при встрече. И что хорошо, и что плохо, и кому…» – я осекся, тут же вспомнив, как легко Гиббс и Кристоферы пресекли мое непослушание, и подумал, что не стоит махать кулаками после драки, в которой тебя побили. «Нет, не в смысле чтобы квитаться, но кое-что мы друг другу недосказали, это уж точно. Через тебя передавать – удобно конечно, но и со мной тоже побеседовать придется. Так, чисто детали уточнить…» – стал я пояснять многословно, глядя в сторону.
Сильвия покивала, как кивают ребенку, когда он обижен, протянула
Стелла порывисто обернулась и уставилась на нас широко раскрытыми глазами. Лицо ее было бледно и некрасиво, тонкие губы кривились и подрагивали. «Ты – дрянь! – выкрикнула она Сильвии. – Ненавижу вас всех, провалитесь вы с вашими делишками и с Гиббсом вашим ненаглядным. Подумаешь, герой – и на него найдутся другие, покруче, уж будь уверена…»
Сильвия молчала, улыбаясь снисходительно, а Стелла подошла ближе и повернулась ко мне. «Ты тоже хорош, – сказала она зло, – просто размазня, а не мужчина. Теперь думаешь, что я тебя обманула – я обманула, да, а чего ты хотел? Я и так рисковала дальше некуда, намекала тебе изо всех сил, но толку ноль: если ума нет, то намекай, не намекай – не поможет. Ты еще спасибо должен сказать, что так все кончилось. Мне спасибо должен сказать, не кому-нибудь, а то выпалил бы ненароком, и все – конец тебе, да и мне заодно. И так они меня больше с собой не возьмут, где я теперь деньги раздобуду – на панели? Сама дура, поблагородничать решила, – горько закончила она. – А все напрасно, ты только спал, да сны видел, все мои усилия зазря, и себе же хуже».
Сильвия лишь покачала головой и стала перебирать что-то в стоявшем рядом пакете, а я тем временем закончил возиться с кольтом и задумчиво разглядывал пустую обойму. «Сильвия, спроси у нее, где патроны», – попросил я, не желая обращаться к Стелле. Та приблизилась молча, высыпала горсть гильз на мою расстеленную куртку и, не проронив ни слова, отошла в сторону, отвернувшись к горизонту и больше не обращая на нас внимания. Я деловито зарядил револьвер и сунул его в сумку. Сильвия посмотрела на часы.
«Пора прощаться, – сказала она твердо. – Нам идти далеко, красавчик, и тебе тоже».
Она вдруг глянула мне в глаза, будто пытаясь прочитать в них что-то, но я хотел лишь уйти поскорее, зная, что мы больше не нужны друг другу, и любое промедление будет в тягость. «Куда мне?» – спросил я, вставая и прилаживая сумку на плечо.
«К воде и направо, вдоль берега, – ответила Сильвия. – Там потом сам увидишь. Иди и ничего не бойся…» – она еще хотела что-то добавить, но замешкалась и промолчала.
Я кивнул, сделал рукой прощальный знак и зашагал к набегающим волнам. Пройдя около сотни шагов, я все же оглянулся один раз – Сильвия и Стелла лежали на песке лицом вниз, две хрупкие фигурки на бесконечном желто-сером холсте, и что-то кольнуло внутри, как при всяком расставании, предвещающем разлуку навсегда. Это длилось всего один миг, а потом я снова уже шагал вперед, не оборачиваясь более.
Я шел и шел, бормоча что-то, потом посвистывая, потом вновь принимаясь беседовать сам с собой. Свежий воздух успокоил меня, хоть в голове еще вертелись злые фразы, которые я с наслаждением бросил бы в лицо каждому из недавних спутников – и, конечно, в первую очередь Гиббсу. Я не хотел повернуть все по-другому, но жалел всеми силами души, что не высказал и малой доли мстительных вещей, рвавшихся теперь на язык. Как бы я мог насмеяться над ними – над самоуверенностью его, главного обманщика, над ограниченностью Кристоферов, над мелкой сутью их распутных женщин… Я пытался убедить себя, что не все потеряно, и мы еще встретимся когда-то по закону той высшей справедливости, в наличие которой так часто хочется верить, но это не помогало, досада переполняла меня, как горькая желчь.
Город М., шептал я язвительно, ставка на выигрыш, другой человек… А на поверку – впутываешься в знакомый переплет, связываешься с теми, кого подбрасывает случай, слепой, как и всегда, и видишь потом – все то же, даже и здесь для меня не припасено иного. Или именно здесь иного и не могло быть припасено? Тут сгущаются тени, и полутонов все меньше, почти уже и нет. Остаешься один, и приходится признавать с неохотой: очередная попытка опять не удалась, попутчики не приняли к себе – ты вновь оказался лишним, отвергнутым ими без сожаления, как неподходящая деталь.
Да, неподходящая как есть, пусть по их меркам в ней и был какой-то толк. Я был нужен им, но в этом крылся обидный смысл, я удивлял их порой, но вовсе не так, как мог бы, присмотрись они ко мне повнимательнее. Внимательный глаз – о, нет, его не достанет на взгляд без пользы, на прищур праздного любопытства, не обремененный прагматической целью. Меня лишь использовали без особого разбора, до моего «я» никому не нашлось дела – не нашлось и не могло найтись. Все заняты собой, к черту чужие «я», разбираться в них недосуг. Как наивен я оказался – снова! снова! – и как жестокосердна действительность, которую, увы, не перехитрить. Но это – в последний раз, говорил я себе, больше я никогда никому не поверю, хватит уже, в самом деле…
Что-то сдвинулось во мне – закрылись какие-то шлюзы, и жалость к себе иссякла без следа. Чем дальше я уходил, тем отстраненнее становились мои раздумья. Гиббс и Кристоферы отодвинулись куда-то, я вспоминал лишь Сильвию, думая о ней с неясной тоской, словно утратив что-то, чего у меня и не было вовсе. Обиды рассеялись, я ощущал странную легкость, как будто тяжкий груз был сброшен наконец с моих плеч, а на смену мытарствам пришла долгожданная свобода – от всех и почти уже от всего. Прежние заблуждения сделались вдруг смешны, без них было тревожней, но и естественней, и проще. Больше не стоило притворяться, не было причин оправдываться и юлить – никто не мешал мне теперь быть самим собой.
Забудь прочих, посторонних, чужих, – словно говорил я себе, – забудь и вычеркни, от них больше нечего ждать. Довольно и своего содержания, оно одно не способно подвести. Нужно лишь прикинуть, представить… – и я прикидывал и представлял, вызывая на свет образы и картины, проникая взглядом все дальше вглубь, не встречая никаких загадок – все давно уже было решено. Мне нужен мой давний недруг: в мерзких ликах – его лицо. Мир щерится его ухмылкой, а значит и мой секрет единственно верен. Даже и здесь я теперь из-за Юлиана, скорее чем из-за чего-то еще, желание разделаться с ним – последнее, что у меня осталось, но и это совсем не мало, все зависит лишь от меня самого…