Черный принц
Шрифт:
…только собирались.
Надо продолжать. И когти впиваются в железо, пробивая насквозь. Рвут, вымещая страх, и отчаяние, и тоску, потому что в новом своем обличье она остро ощущает, как бежит время.
Осталось немного.
Прилив.
И переполненная огнем материнская жила ломает гранитные оковы, пробиваясь к поверхности.
Люк с хрустом выламывается и летит вниз, за перчаткой… перчатки жаль, хорошая, с опушкой… и рукава наверняка лопнули…
…неприлично в таком-то виде.
Опять глупые мысли, но странным образом они успокаивают
– Не выбрасывайте. – Кейрен протискивается с трудом. Он только выглядит щуплым, но плечи широки. И скукожившись – лестничный пролет узок, – Кейрен дышит, пытаясь согреть белые руки дыханием. – Могу ли я вас попросить еще об одной любезности? Кажется, я слегка перестарался…
Повязка под рубашкой, да и сама рубашка пропитались кровью.
– Я не думаю, что вам следует идти…
Кэри рвет нижние юбки на полосы, с тоской думая, что шерстяные чулки вовсе не так уж теплы, как ее уверяли, а саквояж со сменной одеждой остался на борту «Янтарной леди».
– Стоит. Если останусь, в жизни себе не прощу.
Он зажимает края раны пальцами.
– Надо немного посидеть… знаете, мне с вами повезло.
Раны выглядели неглубокими, а по краям закипало живое железо. Тонкие нити возникали и таяли, вновь появлялись, чтобы исчезнуть.
Прилив спешил одарить силой.
– Надо просто немного посидеть. – Кейрен лег, свернувшись клубком. – Слышите, да? Я и то слышу, хотя…
Он замолчал, а Кэри, выронив лоскуты, заскулила.
Ей вдруг вспомнилась чернота под ногами.
Далекие огни.
Земля. Белое-белое поле… река наверняка рядом… борт «Янтарной леди» и собственная оглушающая беспомощность.
– Вы очень храбрая. – Кейрен сам кое-как затянул повязку. – Дышите глубже. Это просто нервы. Вы переволновались, вот они и играют… поиграют и замолчат. Вам тоже надо посидеть… недолго, да? Еще минуту…
…нервы и дикая сила прибоя, который зовет.
– А представляете, как разозлится моя матушка, когда поймет, что я сбежал? – И Кейрен блаженно зажмурился.
…посидеть.
Минуту.
Минута – это не так и много, но хватит, чтобы справиться со страхом.
В крови расплавленной лавой гремел прилив.
Глава 38
Город. Круг, рассеченный клинком реки. Каменные спины мостов. Древние опоры вошли в каменистое русло и за многие годы успели покрыться толстым слоем извести. Вода разъела кладку и скрепила ее же, стянула живым ковром водорослей.
Два берега.
И туман выползает на оба. Густой, снежный, он крадется по мощеным улицам, затягивает белизной широкие стекла витрин. Тонут в тумане зимние тополя, и древние сторожевые башни, сады, фонтаны… он оставляет снежные клочья на пиках оград, просачиваясь туда, куда давно нет хода людям.
На левом берегу реки туман мешается с дымом заводских труб, подбирает грязную речную пену, и ноздреватый снег, запутавшийся в космах прошлогоднего рогоза. Туман гасит звуки, и грохот паровых моторов становится далеким, ненастоящим. И сам Нижний город меняется. Вытягиваются муравейники домов, слипаются друг с другом, сродняются окнами и подоконниками, широкими лентами веревок, на которых повисает грязное белье. Щетинится дреколье пустырей, и серые когорты крыс идут в отступление.
Крысы чуют гул подземной жилы.
Да и люди беспокоятся.
Старая шлюха, которая давным-давно выбирается на перекресток улиц, потому что больше некуда идти, одергивает грязные юбки. Она вдруг замирает, прислушиваясь к голосу города, и расправляет руки. Изрезанное безумным клиентом лицо озаряет улыбка.
Шлюха принимается танцевать.
Она переступает с ноги на ногу, встряхивая руками, и браслеты из речных ракушек шелестят. Сухой перестук их вызывает у шлюхи бурную радость. Она начинает кружиться, все быстрее и быстрее, увлеченная музыкой, которая слышна лишь ей. И устав, женщина падает на землю. Она лежит, судорожно дыша, не обращая ни малейшего внимания на крыс, которые бегут по ней.
Время остановилось.
Солнце, заплутав в тумане, зависло над шпилем старой ратуши. И служащая архива, почитавшая себя особой серьезной, остановилась на ступенях. Она всегда приходила первой и сейчас, сверив время по далекому бою городских часов, с удовлетворением отметила: не опоздала.
А крысы…
…крыс она ненавидела профессиональной ненавистью музейного работника. И те, чувствуя воинственный настрой женщины, спешили обойти и ее, и старое здание.
Королевский дворец туман обошел стороной. И крысы не посмели переступить черту, они подползали к ограде на брюхе, корчась, скребли мерзлую землю коготками и застывали.
Граница.
И часовые в высоких медвежьих шапках. Данью традиции – двуглавые топорики на левом плече. Часовые глядят в белый сумрак.
Улыбаются.
Старая королева, проведя бессонную ночь перед камином, поднялась. Она вставала тяжело, опираясь на руку верной статс-дамы, не замечая того, что рука эта дрожала, а сама леди пребывала в непривычном волнении.
– Полагаете, сегодня? – Она посмела нарушить размышления королевы и, поймав в зеркале раздраженный взгляд, сама себе ответила: – Конечно… хотелось бы надеяться на лучшее.
– Ты могла уйти.
Статс-дама фыркнула и, вытащив из волос десяток шпилек, тряхнула головой. Прическа, некогда изысканная, рассыпалась, и светлые пряди легли на покатые плечи, прикрывая и их, и полноватую шею, украшенную родимым пятном.
– Когда это я от тебя бегала?
– Давно. – Королева позволила себе улыбку. – Так давно, что я уже и не припомню… но признай, ты не умела играть в салочки. Я всегда тебя ловила.
– Конечно, ловила. Я на том карьеру и сделала.
Тихий смех королевы был ей наградой.