Черный пролетарий
Шрифт:
— Мы попали в спецвыпуск, — старший опер положил перед шефом газету, которую раскопал неизвестно где, ведь с базы не отлучался. Шустр и проворен был старший опер, а, может, газетёнку подкинули доброжелатели.
Глубокая ночь с пятницы на субботу не утихомирила департамент, готовящийся к маршу несогласных. Пандорин держался только на антивампирском порошке, а его оставалось в табакерке немного — выдача производилась строго под оперативное мероприятие.
«ПОШЛИ ПО ШЕРСТЬ, ВЕРНУЛИСЬ СТРИЖЕНЫ» — издевательский заголовок предварял полосную статью о разгроме
Начальник сыска дочитал и кровь его закипела. Какой-то щелкопёр изгалялся как мог, подробно (и местами близко к правде) описывая кошмар во флигеле, словно сам присутствовал и всё видел.
На ум пришёл уволенный полицейский. Нижние чины охотно сливали журналистам служебную информацию за угощение в трактире. Если трус был прикормленным, это объясняло бойкость появления материала.
Спецвыпуск назывался «Вечерний трубадур».
— Ты знаешь, — Пандорин устало смотрел на газетную шапку, сравнивая ничтожность названия с ничтожеством автора, а их обоих с силой воздействия на благорасположенные умы доверчивой публики, — что двадцать лет назад боярин Щавель всех трубадуров на Руси извёл?
— И правильно сделал, — похвалил старший опер. — Не знал. Молодец Щавель.
— Нам надо было в редакцию газеты ехать, а не вампиров ловить, — Пандорин отметил, что задним умом все крепки. — Там коренится главная зараза. Эх, времени мало, завтра в усиление. Сегодня уже… Как быстро всё развивается… Как по заказу.
— Вы б поспали, — посочувствовал старший опер и тут же пожалел об этом, потому что Пандорин резко выпрямился и окаменел лицом.
— Давай карту. Ещё раз посмотрим на предмет провокаций. В семь утра инструктаж.
Старший опер вытащил из подставки свиток, расстелил на столе план Великого Мурома. Придавили края карты чернильницей, пресс-папье и прочими весомыми аксессуарами, которые держат на столах чиновники, знакомые с внезапностью анонимных посетителей.
Перешли к делу, оба стали собранны, деловиты и как бы сравнялись в чинах.
— Что с активистами? — спросил старший опер.
— Дураки да бешены не все перевешаны, — пробормотал Пандорин. — Жандармские ездили в адреса. Почти без толку. Неблагонадёжные ныкаются перед акцией.
Начальник сыска вооружился карандашом. Слегонца очертил неровный круг возле Набережной улицы.
— Выдвигаемся тремя мобильными группами. Задача — не допустить провокаций со стороны Боевого Комитета Рабочей Партии. Особое внимание обращаем на позиции оцепления новгородского ОМОН. Это ж надо, батарею здесь поставить… Сначала народ покрошат, потом на мосту давка начнётся.
— Превосходно сработано. Могильщики обогатятся.
Пандорин кашлянул, продолжил, водя по карте остриём грифеля:
— Экстремистам будет выгодно ударить сюда. Или вот сюда. Подстрелят новгородцев, и пускай
— Они могут, — неизвестно применимо к кому пробормотал старший опер.
— Прочёсываем, значит, всё, начиная с Окского парка, от памятника жертвам расправы девятьсот шестого года вдоль Воровского съезда и до Набережной.
— С памятника Илье Муромцу могут стрелять?
— Не-е, там дальше деревья. На крыши по одному человечку надо выставить. Хоть дворников засылай…
— Дворников и зашлём.
Карандаш Пандорина скользнул по мосту, провёл дорогу до позиции заградотряда, косо черкнул обратно, к линиям ближних домов.
— Что у нас тут?
— Дом общего пользования, — быстро ответил старший опер. — Внизу бывшая публичная библиотека, на верхнем этаже заброшенный книжный склад.
Пандорин начал что-то подозревать.
Особняки великомуромской аристократии, утопавшие в Окском парке, почтительно расступились перед статуей древнего воина. Могучий витязь в развевающемся плаще, доспехах и шлеме, совсем как у дружинников, вздымал в вытянутой деснице меч, над которым восходило солнце. Железный воин возвышался на круглом белом постаменте, прижимая шуйцей к груди древнеримское орудие казни, символизирующее победу над Жидовином. На каменной плите у подножия постамента сидели героические существа с крыльями, львиными телами и хищными клювастыми головами — грифоны, ныне на Руси не встречавшиеся.
— Это Илья Муромец, сын Иванов, — негромко сказал Щавель, две шеренги дружинников в боевом облачении замерли перед ним, смотря кто на памятник, кто на своего командира. — Он родился на муромской земле, в селе Карачарово. Вы все слышали о нём. Он много странствовал по Руси и многое сделал. Он наводил везде порядок. Ловил разбойников, одолевал басурман и прочих врагов нашей Родины.
Утро выдалось ясное, день был холодный. Бойцы новгородской дружины выдвигались на свои позиции, кто конным, кто с артиллерией. Возле парка спешились и подошли поклониться былинному богатырю.
— И когда в Великом Муроме, соблазнённые посулами и озлобленные наветами простаки собрались свергнуть власть, на их пути встала не разбежавшаяся полиция, а настоящий богатырь. Это случилось на первое мая, в Вальпургиеву ночь, когда силы зла особенно сильны и властвуют над миром. Илья Муромец не пропустил одержимых громить и бесчинствовать, как случилось недавно с китайцами. Он смёл напасть в реку, и Ока унесла трупы, едва не выйдя от крови из берегов.
Ратники пожирали глазами командира. Подвиг Ильи Муромца, в иное время оставивший бы равнодушными как деяния героев иных былин, сейчас принимался бойцами ОМОН неистово близко к сердцу — через полчаса на позиции. Они жадно внимали тому, что было, дабы знать, что делать и как будет.