Черный пудель, рыжий кот, или Свадьба с препятствиями

Михалкова Елена Ивановна

Илюшин одобрительно прищурился и сказал, что категорически не согласен. Однако в спор вступать не стал. Хотя Бабкин встревожился, что сейчас эти двое разведут дискуссию на два часа, а там пошло-поехало: притащат выпить, закусить, засидятся до поздней ночи, разойдутся, вопя Черемошню, а там хлоп! – глядишь, через три года ты уже работаешь в местном автосервисе и растишь парочку детишек от местной красотки, которая зовет тебя Макарушкой и по утрам, ругаясь, отпаивает рассолом.

«Илюшину даже красотку не нужно искать, у него уже имеется!»

– Интеллигенты чертовы, вы закончили базарить? – хмуро осведомился он.

– Базар! –

обрадовался бывший учитель. – Базар-то вам и нужен.

Миновали молочные ряды, где маячила лишь пара свирепых торговок с крупитчатым желтым творогом, прошли вывеску «местные овощи», под которой бабушки с честными славянскими лицами торговали израильской картошкой и турецкими помидорами, и, наконец, добрались до фруктов.

Фруктами в июне Шавлов одаривал покупателей щедро. Персики, абрикосы, виноград, бананы, пять сортов яблок и маракуйя, которую Бабкин меньше всего ожидал ожидал здесь увидеть. Цены, впрочем, подбирались к московским.

За прилавком, где яблоки призывно алели румяными боками, стояла такая же румяная налитая продавщица и полировала ногти пилкой. Когда Бабкин с Макаром подошли ближе, продавщица отложила пилку и стрельнула глазами. В ярко-карих глазах сидело по бесенку, и бесята эти быстро посовещались, кто круче, Илюшин или Сергей.

Победил широкоплечий Бабкин. Кареглазая красавица наклонилась вперед, так, что роскошные формы оказались вывалены на яблоки прямо перед ним, и промурлыкала:

– Что угодно, мужчина?

Сергея бросило в жар. Виной тому, конечно, было солнце, которое к одиннадцати утра совсем озверело и принялось швырять тепловые и световые гранаты в мельтешащих внизу людишек. Поэтому он отошел на два шага в тень от козырька и оттуда осторожно сказал, что угодно ему поговорить.

Продавщица разочарованно выпрямилась и передернула плечами:

– Треп отдельно оплачивается.

– По какой ставке? – заинтересовался Макар. Его пышным бюстом было не смутить, он не покраснел бы, даже если б аппетитная продавщица яблок улеглась на свой товар сверху нагишом.

Теперь женщина перевела взгляд на него. «Мелковат, худощав, – читалось во взгляде, – но тоже ничего такой мальчишечка, сладкий».

– И о чем же ты хочешь со мной разговоры разговаривать? – осведомилась она.

– О Грише Лобанове, например, – невинно ответил Илюшин. – Света, да не пугайтесь вы так. Все нормально. Мы же не из полиции нравов.

Как раз гипотетическая полиция нравов Свету Игнатову нисколько не страшила. Она бы сама показала той полиции, где видела ее нравы и что может предложить взамен. Но на лице ее отчетливо промелькнул испуг, когда она услышала имя Григория, и этот испуг Макар схватил на лету, как комара.

Сперва она отказалась с ними беседовать. Нет, и не просите, решение мое бесповоротно и пересмотру не подлежит – читалось в линии сомкнутых губ. Но когда Макар посулил денег, упрямство сменилось заинтересованностью.

Три вещи страстно любила Света Игнатова: деньги, мужчин и сплетни, именно в таком порядке. При этом денег у нее отродясь не водилось, мужчины подлетали на ее огонек как мотыльки и тут же упархивали обратно в темноту, а что касается сплетен, то даже ими со Светой не особенно любили делиться. Шавловские тетки ее на дух не переносили и называли

всякими нехорошими словами. Впрочем, только за глаза. Игнатова была вспыльчивого нрава и одной заречной дамочке, явившейся выяснять, отчего муж ее повадился ходить к Светлане трижды в неделю, выдрала половину кудрей к восторгу всего рынка. «А чего она меня по морде взялась бить! – хмуро заявила Света в милиции. – Не для того эта морда отрощена».

В общем, перед Макаром с Бабкиным стояла женщина беспутная, легкомысленная и жадная. Неудивительно, что Илюшин обрадовался. Иметь дело с людьми, замотивированными на деньги, – одно удовольствие.

В лице Светы ему встретился противник слабый, но сумасбродный. Говорить правду Игнатова не желала, а денег при этом хотела. Еще сильнее ей хотелось выведать, откуда эта парочка взялась, что им понадобилось в Шавлове и почему они вообще заинтересовались бабником Гришкой Лобановым.

Ответ на последний вопрос лежал на поверхности. В доме его сестры на днях грохнули престарелую бабку. Бабка, по мнению Светы, сама давно напрашивалась. Удивительно, как Сысоевы так долго терпели. По общему убеждению, прикончила ее сама Нина, когда старуха попыталась расстроить свадьбу. До Светы доходили слухи, что сынок Нины отхватил себе богатую москвичку, которая его баловала, купала в сметане с медом и обещала подарить в Москве квартиру, а в Киеве две. Откуда взялись квартиры в Киеве, не мог бы объяснить никто, даже пустивший этот слух. Но звучало убедительно.

Однако при чем тут Гришка? Разве что его Нинка подрядила угробить старуху.

Света Игнатова взглядывала на Илюшина непонимающе, хлопала ресницами и изображала невинность. Выходило так же правдоподобно, как исполнение роли зайчика на утреннике в детском саду самой пожилой и толстой воспитательницей. Но Свету это не смущало.

Надо сказать, Сергей Бабкин тоже не понимал, отчего Илюшин привязался к этой распутной бабенке. По делу она им ничем помочь не могла. А под вкусы Илюшина не подходила.

Но у Макара была какая-то мысль, поэтому он вцепился в яблочную красотку и не отпускал, действуя то лестью, то лаской, то угрозами. К концу десятиминутного разговора бедная продавщица была вся в поту и в мыле, юлила, изворачивалась, напрямую ничего не говорила и, кажется, твердо вознамерилась обвести их вокруг пальца.

«Ну-ну, – про себя усмехнулся Бабкин. – Безумству храбрых поем мы песню».

Света обмахивалась картонкой вместо веера, говорила Илюшину то «ты, дорогой», то «вы, мущщина», и через десять минут Сергей понял, что если б его и угораздило в каком-нибудь параллельном мире связаться с этой наливной королевой, он бы придушил ее на третий день совместного бытия. Если б терпения хватило дотянуть до третьего.

– Вы, мужчина, меня уже спрашивали! – Хитрый взгляд над картонкой. – Ну, захаживал ко мне Гришка, был такой грех! И что?

«Не может же он ее в лоб спросить, не подцепил ли Григорий от нее нехорошую болезнь», – думал Бабкин. Потом вспоминал, что перед ним Макар, и начинал опасаться, что все-таки может.

– Вы кому рассказывали, что Григорий у вас столуется? – интересовался Макар.

– А что сразу столуется! Ты слова-то выбирай, а то и по роже можно схлопотать!

– Спасибо, рожа мне дорога как память, – вежливо отказывался Илюшин. – Так с кем вы беседовали о Лобанове?