Черный ростовщик
Шрифт:
— Какая же гулянка без денег, но со шпагами?
Невнятный лепет огорошенных людей был воспринят как доказательство чего-то подозрительного, и бедолаг под конвоем отправили в тюрьму. Самого же Эспаду, напротив, повысили до командира отдельной группы, с которой он добросовестно осмотрел мост, окраины предместья, после чего признал дальнейшую погоню до утра бессмысленной, поблагодарил свое воинство — состоявшее к тому времени из шести заспанных горожан с одним мушкетом на всех, пятью шпагами и топором — и распустил их по домам. Даже один на всех фонарь им отдал, сославшись на то,
К месту их высадки, где и должен был ожидать его падре Доминик, Эспада вышел, когда уже совсем рассвело. Дождь к тому времени едва накрапывал, но воздух был настолько влажным, что казалось, будто окрестности полностью затопило и человек, чудом Господним обретя возможность дышать под водой, шагал по морскому дну. Время от времени мимо беззвучно проплывали неясные тени, которые вполне могли быть и морскими тварями, и крупными рыбами. За мелких рыб могли сойти метавшиеся туда-сюда птицы, напуганные бурной активностью обычно спокойных людей. Они стремительно и тоже беззвучно проносились сквозь эту мокрую взвесь, и взгляд едва успевал отследить сам факт движения.
Монах сидел, нахохлившись, под кустом. Эспада разглядел его, лишь когда подошел совсем близко, да и тут помогло лишь то, что доминиканец зябко передернул плечами и завозился, устраиваясь поудобнее. Эспада наклонился, всматриваясь, и уже тогда признал падре Доминика.
— Простите, падре, я задержался.
Монах повернул голову, и лицо его просветлело.
— Вы живы? А я уже начал отчаиваться.
— Напрасно.
— А где Диана?
— Ее там не было.
Присев рядом — падре Доминик где-то предусмотрительно раздобыл дощечку, чтобы не сидеть на голой и мокрой земле. — Эспада кратко пересказал монаху события этой ночи. Тот иногда хмурился и качал головой, иногда, напротив, одобрительно кивал.
— Что ж, — подытожил монах его рассказ. — Отчаиваться по-прежнему рано. Надежда еще есть.
— Есть-то она есть, — проворчал Эспада. — Но где ее искать?
— Учитывая характер и наклонности вашей дамы, я бы начал с пиратского поселения, — заметил падре. — Кстати, там мы можем напасть и на след Брамса. Только давайте вначале позавтракаем. У меня от волнения разыгрался жуткий аппетит.
От Форт-де-Франс до Ле-Франсуа было пять лиг по одной дороге и шесть с половиной — по другой. Та, что короче, была южнее. Дон Себастьян и падре Доминик выбрали северную дорогу. Если кому-либо пришло бы в голову, что участники ночного тарарама удрали в Ле-Франсуа — что было логично, учитывая отношения между двумя городами, — то ловить их следовало по дороге туда. В этом плане более короткая дорога выглядела перспективнее. Разумеется, и на северной дороге выставили заставу, но, скорее, просто на всякий случай. Да и обойти ее труда не составило.
Дорога петляла по склонам холмов, а те на Мартинике высокие, как маленькие горы. Настоящие горы возвышались чуть севернее, а над ними господствовал вулкан Мон-Пеле. Или, если угодно полным именем, то Монтань-Пеле. Это была огромная зеленая гора с криво срезанной верхушкой. Собственно, на этом острове все тяготело к зеленому цвету, кроме поселений европейцев.
Поднимаясь выше и выше, можно было проследить все этапы колонизации острова. Вначале вдоль дороги тянулись заботливо ухоженные плантации, потом она свернула к лесопилке. Вокруг нее лес уже был полностью вырублен, но дальше деревья стояли стройными рядами. Там же группа полуголых мужчин деловито валила их.
Дорога обогнула лес, втиснулась между ним и поросшей кустарником скалой и вышла к небольшому поселению, выросшему вокруг плантаторской усадьбы. Издалека она казалась заброшенной, но вокруг кипела работа: лесорубы взялись за лес с этой стороны, неграм доверили расчищать кустарник, а два усердных землекопа рыли канаву быстрее, чем взвод саперов прокопал бы траншею. Очевидно, очень хотели закончить до сиесты.
Время приближалось к полудню. На небе не осталось ни облачка, и солнце старательно высушивало залитый дождем остров. Вначале это радовало, но, чем жарче становилось, тем соблазнительнее казалась тень у дороги. Тем не менее заходить в усадьбу испанцы изначально не собирались и прошли бы мимо, не выйди им навстречу сам хозяин.
Среднего роста, среднего возраста, средней упитанности — этот человек был просто эталоном усредненности. Даже одежда его была такого оттенка серого цвета, который в равной мере отстоял и от ослепительно-белого, и от угольно-черного. Серая шляпа, серый камзол, серые короткие штаны, серые чулки и серые башмаки. На тонкой перевязи болталась самая обычная шпага. Судя по тому, как ее носил владелец усадьбы, Эспада наметанным глазом сразу определил: этот человек — не боец. Таскать шпагу без особенно ярких огрехов его кто-то научил, но можно было ставить золотой дублон против серебряного песо: ему ни разу не доводилось выхватывать ее для боя.
Единственным, что никак не вписывалось в общую картину, был его голос. Резкий, раздраженный, очень четкий и вместе с тем насыщенный, он был слишком ярким для такого человека. Этим самым голосом хозяин плантации не слишком вежливо поприветствовал путников и сразу сообщил, что теперь это — его земля и дружкам прежнего хозяина тут бродить нечего.
Впрочем, к его чести, надо сразу отметить: узнав, что путники не имели ни малейшего понятия о бывшем владельце этой земли — как, кстати, и о настоящем, — он поспешил сбавить тон и даже принес свои извинения за подобную встречу, а заодно пригласил отдохнуть.
Испанцы поначалу хотели отказаться, но француз настаивал, а палящее солнце жарило просто нещадно. Эспада и падре переглянулись и дружно, хоть и мысленно, махнули на все рукой, принимая этот жест гостеприимства, который на самом деле оказался подарком судьбы.
Звали излишне эмоционального хозяина плантации Оноре де Вейнак. От того, как он подчеркивал это «де», сразу становилось ясно — благородную приставку к фамилии плантатор получил не по наследству и никак не мог наиграться с ней, как котенок с клубком ниток. Де Вейнак лишь недавно перебрался сюда из Старого Света, а эту плантацию так и вовсе выкупил только этим утром.