Черный сад. Армения и Азербайджан между миром и войной
Шрифт:
В мирное время Бабаян и его семья использовали экономическую изоляцию Нагорного Карабаха в своих интересах. Он основал компанию "Юпитер", которую зарегистрировал на имя жены, и, получив монополию на импорт сигарет и горючего, зарабатывал огромные деньги. Но дело не ограничивалось экономикой: "Нельзя было открыть киоск или работать школьным учителем без разрешения Бабаяна", – возмущался один из местных жителей. Все политические соперники были нейтрализованы.
Вражда между Бабаяном и полевым командиром по кличке Вачо закончилась перестрелкой, после чего Вачо покинул Карабах. Всякий, кто оказывался на пути Бабаяна, рисковал оказаться в шушинской тюрьме и потом выкупать самого себя за огромную взятку. От одного отца семейства потребовали привести к Бабаяну
Эта часть биографии Бабаяна была самой отвратительной, но также и наиболее трудно доказуемой, потому что ни одна девушка в Степанакерте не стала бы открыто рассказывать о пристрастии Бабаяна к изнасилованию. Но мне рассказывали, что молодые женщины боялись выходить на улицу по вечерам, потому что Бабаян со своими друзьями, на манер Лаврентия Берии, медленно разъезжали по улицам на "мерседесе" в поисках "добычи". Некоторые родители отсылали своих дочерей в Ереван, чтобы избавить их от жадного взгляда Бабаяна; а некоторых детей прозывали "маленький Сямо".
Отвратительный человек, но готовил ли он захват власти в марте 2000 года? Говорили, что если бы покушение на Гукасяна организовал Бабаян, признанный профессионал в военном деле, то уж оно бы не сорвалось. Болгарская журналистка Цветана Паскалева, большая сторонница Бабаяна, говорила, что когда она встречалась с ним перед самим арестом, все его мысли были заняты планами мирного восстановления политической карьеры.. Но большинство жителей Степанакерта, видимо, считали его виновным. "Если не он, то кто же?" – говорили люди.
Ветеран карабахского движения Жанна Галстян заявила, что суд был логическим итогом его амбиций: "Самвел Бабаян перехватил у нас инициативу, он сделал людей рабами. Если бы не этот суд, все было бы напрасно". Бабаян явился наиболее ярким примером общего послевоенного феномена. Как и в Азербайджане, многие простые карабахские армяне считали себя преданными своими лидерами. Те, кто воевал по идейным убеждениям или потерял на войне сыновей и мужей, были жестоко разочарованы. Сета Мелконян, вдова армянского добровольца Монте Мелконяна, призналась мне, что ей тяжело возвращаться в Мартунинский район, где он командовал отрядом:
"Я знаю семью, которая потеряла всех троих сыновей, троих молодых мужчин. Это была семья беженцев из Баку. Они приехали в Мартуни и потеряли троих сыновей. Один был женат, у него было двое детей, один из которых диабетик. У второго была невеста. Третий не был женат. И каждый раз, когда я вижу их мать, мне становится плохо. Что можно сказать матери? Это те, с кем я общаюсь, а ведь есть много других, кого я не знаю. Они думают: а стоила ли их жертва того, во имя чего они ее принесли?… Я знаю одну женщину, она работает уборщицей в [военном] штабе. По ее лицу видно, что она чувствует. Она потеряла дом; в ее дом попала ракета "Град". У нее погибли оба сына. Погиб ее зять. Что вы скажете этой женщине? У нее на руках шестеро внуков – а мимо проезжает человек на машине, которая стоит сто тысяч долларов!" (2)
В армяно-азербайджанской войне стороны заплатили разную цену. Для Азербайджана этой ценой стала глубокая травма, вызванная потерей территорий и огромным наплывом беженцев; однако военное поражение имело один положительный побочный эффект: благодаря ему полевые командиры лишились амбиций. Несостоявшиеся бонапарты вроде Сурета Гусейнова и Рагима Газиева похоронили в Карабахе свою политическую и военную карьеру.
Карабахские армяне торжествовали победу после подписания договора о прекращении огня в мае 1994 года, однако победа позволила военачальникам Армении контролировать мирную жизнь. В Армении самой влиятельной стала организация ветеранов войны "Еркрапа" – ее лидером был Вазген Саркисян. А в Карабахе люди продолжали зависеть от прихотей военных лидеров.
Послевоенный армянский Карабах столкнулся с фундаментальной проблемой: какое будущее ожидает экономически изолированное и не признанное мировым сообществом маленькое государство в состоянии нерешенного спора с Азербайджаном? Какова будет цена длительного мира? Когда я встретился с Бабаяном в первый и единственный раз, спустя несколько недель, после того, как его сместили с должности командующего армией и за несколько недель до ареста, он показал, что начинает задумываться над этими вопросами. Внешне командующий скорее был похож на Марселя Пруста, чем на грозного военачальника: невысокий, подвижный, опрятно одетый, с блестящими черными усами. Вместе с тем меня удивило его разительное сходство (такой же рост, такой же тихий голос и возраст, и даже имя почти такое же) с другим знаменитым кавказским боевиком – чеченским полевым командиром Шамилем Басаевым. Как и у Басаева, тяжелый взгляд черных глаз выдавал в Бабаяне разрушителя человеческих судеб.
Он на одном дыхании говорил о войне и мире. Он уверял, что, по его выражению, "четвертый раунд" войны может окончательно поставить Азербайджан на колени. "Если состоится четвертый раунд, он и станет решающим, и тогда нам не будет необходимости останавливать военные действия и садиться за стол переговоров. Если же мы снова остановимся, как это сделали в 1994 году, тогда мы снова забудем о существовании этой проблеме" (3).
Однако он также хотел заключить договор с Азербайджаном. Возможно именно потому, что в течение нескольких лет он отвечал за слабую и изолированную экономику Нагорного Карабаха, Бабаян понимал, что экономическое развитие региона возможно только на пути торговли с восточным соседом: "Мы очень заинтересованы в азербайджанском рынке". Он добавил, что как человек, который отвоевал у противника территорию на полях сражений, мог бы первым отказаться от этих завоеваний за столом переговоров. Потом Бабаян неожиданно, но явно с желанием увидеть мою реакцию, бросил сенсационную фразу: "Ильхам Алиев хочет встретиться со мной в Париже", имея в виду сына и наследника президента Азербайджана. "Я пока еще не сказал "да".
Бабаян так и не смог встретиться с Ильхамом Алиевым – если, конечно, предложение о такой встрече было реальностью, а не фантазией. Три недели спустя Бабаяна арестовали, а в феврале 2001 года он был приговорен к 14 годам тюрьмы за организацию покушения на Гукасяна.
"Этот миф [о Бабаяне] мы поддерживали для внешнего мира. К сожалению, он не сработал". Аркадий Гукасян, избранный "президент" Нагорного Карабаха, полулежал на диване в своей резиденции. Спустя более полугода после покушения он все еще хромал, и нога у него все еще была забинтована. Гукасян – бывший журналист, но внешне – круглая лысеющая голова, аккуратные усики и веселое лицо – больше похож на управляющего банком. Он пришел к власти в Нагорном Карабахе в результате выборов в 1997 года, после того, как Роберт Кочарян был назначен премьер-министром Армении и переехал в Ереван. Мне было интересно услышать от него, для чего он поощрял культ героя войны Самвела Бабаяна, впоследствии ставшего его личным врагом. "Многие люди повинны в том, что он превратился в того, кем стал", – признал Гукасян (4).
Быть руководителем непризнанного государства – незавидная работа. Ни одна страна – даже Армения – не признала независимость Нагорного Карабаха. Это означает, что никто не приглашает тебя на международные встречи. Организация Объединенных Наций не отвечает на твои письма. Когда ты посещаешь иностранное посольство, тебя принимает не посол, а первый секретарь.
Руководители Карабаха настаивают, что государственность определяется историей, а не международными резолюциями. Холеный премьер-министр непризнанного государства Анушаван Даниэлян, приехавший в Карабах из Крыма, – другой полунезависимой постсоветской области – задавался вопросом, когда начинается и кончается история. "Разве есть что-либо в международном праве, говорящее, что события семидесятилетней давности – это не история, а десятилетней давности – история?" – риторически спрашивал он (5). Иными словами, почему статус Нагорного Карабаха в составе Азербайджана до 1988 года более юридически состоятелен, чем его статус в последние 10 лет?