Шрифт:
«Война — это серия катастроф, ведущих к победе».
«Муравей: «Не я воюю. Воюет муравейник».
Сержант Зорин отрешенно смотрел на небо. Волнистое облачко в разрывах листвы напоминало котлету. Приятный ветерок освежал кожу. Кроны долговязых буков покачивались над душой тяжелым опахалом. А вот облачко не двигалось — словно приклеилось к небу. Приятные воспоминания теснились в голове, как эшелоны на узловой станции. Драка с пятикурсниками на задворках аудиторного корпуса — и чего они не поделили с этими «термитами мостовых сооружений»? Уже в те годы Зорин дрался с той же непринужденностью, с которой рисовал эпюры по сопромату. Иринка
Благостные воспоминания перебило дребезжание мотора — бодрое, жизнерадостное, какое-то дразнящее. Зорин вспомнил, что он не дома, нахлобучил серо-бурый капюшон, перевернулся. Вполз на бугор, усыпанный прошлогодней листвой. Лесная дорога просматривалась в оба конца метров на семьдесят. А дальше пропадала — за густым орешником, за буками, за широким лозняком. Мотоцикл приближался с юга. Уловило натасканное ухо — он — детище Баварского моторно-мотоциклетного завода. Зорин крякнул с досады — в том же направлении полчаса назад умчался Мишка Вершинин. Местность побежал осваивать. Населенный пункт там имелся — судя по отдельным, но характерным признакам. И куда испарился? За смертью бы так бегал. Дребезжание нарастало, Зорин приподнял голову. За дальней обочиной заворошился бугорок, удачно сливающийся с окружающей действительностью, приподнялся, образовался вопросительный глаз: дескать, планы имеются, командир? Три варианта, как ни крути — пропустить, остановить к аллаху. А… Аллах бы его знал. Зависит от того, кто в седле. Он сделал знак: без меня не начинать. Бугорок пожал плечами и слился с местностью.
Из-за поворота выскочил тяжелый мотоцикл с коляской. Один «управляющий» на всю тяжесть — и управлял как-то странно: локти в стороны, плечи выше головы. Обычно парой ездят, включая пулеметчика, а бывает, что и трое. Пулемет неприкаянно болтался в люльке. Немного удивившись, Зорин пристроил на бугре ППС с откидным плечевым упором — рожок горизонтально земле, чтобы не мешался в процессе работы. Приближался одинокий гонщик. И тут он обнаружил — парень не в форме вермахта. Полосатое камуфляжное одеяние, вылитый леший — как и все разведчики в группе Зорина. Физиономия раскраснелась от возбуждения, глаза блестели. Он лихорадочно замахал рукой:
— Эй, не стреляйте, это я!
Вывернул руль, мотоцикл вкатился на обочину и встал. Мишка Вершинин спрыгнул с кожаного сиденья, идеально повторяющего форму самого нежного человеческого места. Автомат болтался за спиной стволом вниз. Завертел рисковой головой.
— Лexa, ау?
Не удалось сержанту Зорину приучить этого парня к субординации. Не умел тот выговорить, хоть тресни, «товарищ сержант». У всех выходило гладко, а этот как скажет, так в хохот. Ладно при людях еще как-то выдавливал, но при своих!.. Он давно махнул уже на этого «Леху».
— Ты что, обалдел? — Зорин приподнялся. — И куда нам теперь с этой штукой? Ты где ее добыл?
— Ну, извини, — Мишка драматично всплеснул руками, — не смог пройти мимо с невозмутимым лицом. Она ведь просто так на дороге валялась.
— Чего это она валялась? — не понял Зорин.
— Ну, там еще два фрица были, — уточнил Мишка. Илу, а эта штука на дороге, и фрицы в кустах с расстегнутыми штанами родную землю поганят. Не смог пройти. Не волнуйся, я в кусты их оттащил. Смотри, что в коляске было. — Он выхватил из люльки и бросил Зорину серо-пятнистый продолговатый фаустпатрон. Зорин поймал штуковину, повертел. Эти разовые гранатометы совсем недавно поступили на службу вермахту. Опасные штуки, но недостатки как в любом оружии. Прицел конструкцией не предусмотрен, стрелять можно только наверняка, да еще форма у гранаты непродуманная — отскакивает от наклонной танковой брони. Имелась информация, что фрицы усовершенствовали конструкцию — появились новые гранатометы, так называемые «Панцерфаусты», и с прицелом у них все в порядке, и форма гранаты подходящая, но лично Зорин таких штук пока не видел.
Он бросил фаустпатрон обратно Вершинину.
— Сам играйся. Слушай, тебя посылали…
— Я помню, Лexa… — Раскрасневшаяся физиономия подчиненного стала такой одухотворенной, что Зорин насторожился. — Короче, иду я, никого не трогаю — ну, куда ты там меня послал. Ну, не то чтобы по бульвару… в общем, передвигаюсь. Смотрю, развилка — это метров восемьсот отсюда. Широкая дорога, и еще одна — узкая. Я, конечно, по той, что широкая. Там склон, вид такой куртизанский… нет, — Мишка задумался, — пейзанский. Деревня, а в деревне то ли фрицы, то ли местные жандармы. И колонна выползает, на склон карабкается. Два мотоцикла, грузовик и легковой «Даймлер». И голос мне явился, Лexa, — наша тема! С деревней связываться — огребем по полной. А колонна — сущий подарок. В грузовике от силы несколько фрицев. Я прытью обратно, а на развилке эта тема. — Он похлопал по округлому бензобаку. — Не успел бы я пешим делом, понимаешь?
Зорин лихорадочно размышлял. Места глухие, до деревни версты три, если услышат выстрелы, пока сообразят…
— А не свернут у развилки? Ты говорил, там еще одна дорога…
— Не уверен, — замотал головой Вершинин. — Не ездят немцы на «Даймлерах» по узким лесным дорогам. Ты сам подумай гнилушкой, Лexa. Решайся, нюхом чую — большое свинячье рыло на подходе. Не поедет пехотный гауптман с таким эскортом. Неужто не справимся? Думай, Лexa, минуты остаются…
— Мопед в лес загони, — бросил Зорин, перебегая дорогу, — и сам не мерцай тут.
Заворошились бугорки, с интересом уставились на старшего по званию и должности…
Лучшее оружие текущей войны — пистолет-пулемет Судаева. Сравнительно не тяжелый, вместительный магазин на тридцать пять патронов, длиной всего полметра и не такой громоздкий, как ППШ. Примечательно, что выпускать его начали в блокадном Ленинграде в сорок втором. Упругая очередь. Мотоциклист выпустил руль и вывалился из седла. Взметнулись крылья плащ-палатки, покатился шлем с отлогими наушниками. Транспортное средство круто вильнуло, вынеслось на обочину, забилась люлька. Пулеметчик был не рохля, выпрыгнул до удара об дерево, но пожил недолго — Зорин плавно надавил на курок, и солдат с лычками ефрейтора — белобрысый, молодой, откормленный — сделался белым как бинт, словно вспомнил что-то нехорошее, повалился боком, дернул ногой.
Второй мотоцикл сменил направление, вылетел на обочину. Пулеметчик ошалело строчил куда попало, сам не ведал, что творил. Приподнялся Вершинин на обратной стороне дороги — с прилаженным к плечу фаустпатроном. Зорин поежился — промажет, и кому все достанется? Выплюнул гранату, колбаской покатился в кусты. Зорин прижался к земле, уши заткнул, но жмуриться не стал. Граната влепилась точно в люльку. Рвануло — туго, громко, полетели обломки мотоцикла с фрагментами тел. Выхлопная труба свалилась на бугор буквально перед носом — пыхнула дымком, ничего себе сигарета…
Водитель грузовика надавил на тормоз. Ну и зря — лучше бы рвался вперед, по мотоциклетным «запчастям». Распахнулась дверь — водитель соскользнул на подножку, театрально схватился за грудь и загремел под колеса. Солдаты, громко крича, размахивая автоматами и самозарядными винтовками, вываливались из кузова. Но пули уже неслись воробьиными стаями — добродушный Цыгайло и мрачный Дорохов, засевшие в нужном месте, работали не покладая рук. Двое рухнули в пыль, третий побежал по дороге — споткнулся, клюнул носом. У четвертого, похоже, ориентиры сместились в голове. Рехнулся, проще говоря. Вместо того чтобы пасть на колени и взмолиться о пощаде, приладил к пузу МП-40 с коробчатым магазином, принялся долбить по лесу. Зорин никогда не мог понять, почему этот фрицевский автомат (и недурственный, кстати) называют «шмайссером» — конструкцию разработал Генрих Фоммлер, а мастер оружейного дела Хуго Шмайссер к созданию конкретного оружия непричастен никаким боком. Впрочем, нам без разницы, «шмайссер» так «шмайссер». Две сухие очереди с позиции Цыгайло — и еще одним солдатом вермахта на свете стало меньше. И когда они, наконец, кончатся, эти солдаты вермахта?