Черный снег на белом поле
Шрифт:
«...Как пишут стратеги сети, «интерес нетократической власти к секретности и эксклюзивности означает, что правила нетократического общества будет невозможно формализовать... Отсутствие правил будет единственным правилом... Законы и правила в их традиционном западном разнообразии отыграли свою роль...
Все очень просто: нет законов и правил, нет норм, в том числе, и духовно-нравственных, значит, нет критериев зла. Значит, все дозволено». [20]. Значит, с разрушением норм в сердцах людей, их превращают в ненормальных. В психически или духовно больных.
Сеть ненавязчиво, интимно внушает: «Как бы плохо ты ни поступил, все равно этого не скроешь. Так что поступай как хочешь»! Да и перед кем скрывать? Кругом — такие же наделенные животными инстинктами люди. А Бога нет. Как у Ивана Карамазова: «Если Бога нет, то все дозволено». Знакомо? Опять все сводится к тому же. К братству Телема. К кошачьей крови. К e-mail, присланному из ада.
Магическое пространство экрана
Интернет — лишь образ глобализации. Модель создания общества по сетевому принципу. В этом, кстати, видится прямое продолжение идей Метафизического общества.
Начнем с того, что сеть в принципе отвергает иерархию. А, значит, Бога. Меж тем священномученик Дионисий Ареопагит пишет: «Цель Иерархии есть возможное уподобление Богу и соединение с Ним».
А вот современная цитата — по поводу конструирования истории. «Сетевыми нужно признать и те решения, которые направлены на фальсификацию национальной истории, решения, очерняющие все, что связано в ней с сильной государственностью и ее символами и атрибутами...» [20].
Одним из излюбленных жанров мэтров Тавистока был психологический портрет. Составлялись не только портреты крупных действующих политиков и будущих лидеров, но и целых народов. Добиться сходства было не обязательно. Напротив, к портрету могли добавить необходимые детали, и он начинал жить своей жизнью. Институт поддержал, например, идею формирования у определенных наций коллективного чувства вины. Вот, например, портрет немца. Блондин — значит «белокурая бестия». Голубоглазие в темнеющем мире вообще скоро будет считаться болезнью. Но главное — достаточно художнику опустить уголки губ — и немец уже скорбит. Этот «портрет» готов платить миллиарды марок Израилю. За расовые законы и холокост. На комплексе поголовной и наследственной вины перед евреями успешно играют до сих пор... Но что это там за темное пятно в углу полотна? Тс-с! Там изображен был чернявый банкир, дающий деньги «белокурой бестии». Его сочли нужны замазать.
А русские? Вот портрет охотнорядца: пьяная рожа, картуз, поддевка и, конечно, топор за поясом. Глядя на изображенные мастером наследственные «грехи», русский «Дориан Грей» может и помереть от горя. А вот — большевик. Куртка кожаная, но из-под нее торчит русопятая внешность. Художник перекрасил волосы и укоротил банановидный нос. Оказывается, русские ответственны и за коммунизм (со всеми его эксцессами). Неужели нам тоже придется платить репарации потомкам Карла Маркса?!
Конструирование новой российской истории началось, кстати, сразу после 1917 года. Для многих современников казалось ясным, что власть Временного правительства скорее устранилась, чем была устранена большевиками. [43]
43
«...наши деды воочию наблюдали перевоплощение «свободолюбивого» либерализма в самые жестокие формы тоталитарного и мистического большевизма. Сейчас говорят, что это две совершенно разные вещи, но это неправда! У Демократии всегда был неуравновешенный истеричный характер, легко переходящий от неистовой любви к жгучей ненависти. Отсюда и все ее «перевоплощения»...
Разложение общества истеричной Демократией достаточно часто останавливается властной Диктатурой, кажущейся полной противоположностью Демократии, но почему-то она в конце концов возвращается все к той же Демократии. Объяснимо это только тем, что и Диктатура, и Демократия на самом деле — одно и то же или разные грани одного и того же»... [31-3].
«Судьбоносный» штурм Зимнего, судя по воспоминаниям очевидцев, проходил очень странно: «...в 11 часов ночи начали обстрел дворца пушки Петропавловской крепости. Две шрапнели попали во дворец. «Аврора» не могла стрелять из-за угла обстрела. Поэтому она дала единственный, но... холостой выстрел. Моряки и штатские из толпы продолжали проникать во дворец через неохраняемые входы, но никто не решался идти на штурм. Защитников дворца становилось все меньше и меньше. Они частично уходили, частично смешивались с толпой народа, проникавшего во дворец. Во время переговоров моряки на площади, наконец, ожили и, не встречая сопротивления, влились во дворы дворца. Временное правительство само предложило юнкерам прекратись сопротивление». [18].
Необходимо, однако, было затушевать эту странность. Героизировать сам удивительный факт прихода к власти карликовой партии. Так востребовался миф грандиозного штурма «старого мира». [44] «В 1920 г. Евреинов выступил главным режиссером интереснейшего проекта — организации массового зрелища «Взятие Зимнего Дворца». Это была первая в стране Советов PR-акция, именно она стала клишированным образом революции, позднее воспроизведенная С.М.Эйзенштейном при съемках его знаменитого фильма». [23].
44
Точно такой же пафос приобрел и штурм Бастилии, которая на самом деле охранялась несколькими инвалидами и содержала в своих казематах нескольких уголовных преступников.
А «Броненосец Потемкин»? Без единого выстрела этот кинематографический корабль должен был уничтожить воспоминания о славе русского флота. Залп был дан «царскими сатрапами». По знаменитой одесской лестнице покатилась коляска с кричащим малышом. [45] Сергей Эйзенштейн, кстати, подумывал и о «демифологизации» «кровавого навета». Он вынашивал идею фильма о «деле Бейлиса». Конечно, — о кровопролитных погромах, о «тюрьме народов» и тому подобное. Однако Сталин не разрешил. Режиссер получил другое задание — снимать об Иване Грозном.
45
Известен интерес Эйзенштейна к оккультизму. Осенью 1920 года в Минске он был принят Б.Зубакиным в орден розенкрейцеров. В своих воспоминаниях Эйзенштейн вынужден, конечно, иронизировать по поводу этого эпизода. Однако специфический опыт вскоре пригодился. Он сказался при постанове в театре Пролеткульта «Мексиканца» по Джеку Лондону. Спектакль был оформлен оккультными символами. «Впоследствии Эйзенштейн, отойдя от розенкрейцерства, продолжал считать lbебя рыцарем искусства и использовал церемонию приема в рыцари, которую он проходил дважды, в Минске и в Москве, как акт посвящения начинающих кинематографистов». (Немиров- ский И., Уколова В. Свет звезд или последний русский розенкрейцер. М., 1994).
Вместе с тем совершенно серьезное понимание того, что «режиссер сродни жрецу или факиру», оставалось до конца жизни. В 1947 году, незадолго до смерти, Эйзенштейн писал: «Мое искусство и искусство понимания его задач есть и по мотиву — потомок магического искусства — «магического» его крыла.
Не отражать, не изъяснять, а им (через него) воздействовать.
В праистории — на природу и на силы природы. Мы — на психику людей, на ее идейное содержание».
Крутились бобины в кинопроекторах. Вращались колеса детской коляски Эйзенштейна. Она неслась вниз по лестнице. В какую бездну летит эта крошечная «жертва царского режима»?
Поколение овощей
В Тавистоке — вполне в фабианском стиле — разрабатывалась программа «Изменение образа человека». Для «изменения» должны работать все те же шоки. В документах этого исследовательского центра «эон Гора» описывается как средство распространения нестабильности: «Есть три отчетливые фазы в отклике и реакции на стресс, который проявляют большие социальные группы. Первая фаза — поверхностная; подвергнутое воздействию население будет защищать себя лозунгами; это не раскрывает источника кризиса и реального противостояния не происходит — следовательно — кризис будет продолжаться. Вторая фаза — фрагментация, распад. Это происходит, когда кризис продолжается, и общественный порядок надламывается и разрушается. Затем следует третья фаза, когда группа населения, наконец, входит в состояние «самореализации» и отворачивается от инспирированного кризиса».
Чтобы установить новые правила игры, новый порядок, надо заставить людей пройти через хаос. Он врывается в психику стрессом. Смятение истощает. Очередное разочарование укладывает самых активных на диван. Страх перед внешним миром погружает в теленевидение. Люди, охваченные апатией и ложью, удобны для управления. Технология в первую очередь была апробирована в Соединенных Штатах.
Что происходило в Америке в конце 50-х — начале 60-х? По сути, стимулировалась война уличных банд. Ее даже сделали популярной — после «Вестсайдской истории». СМИ будоражили умы темой наркомании. А тут еще Хичкок своими ужасами пугает. [46] Через шоки, в ходе управляемых конфликтов, выплавлялась новая популяция американцев. Молодежь превращали в лишенное консервативных рудиментов «поколение цветов». Расцветали дети маковых плантаций, самовлюбленные нарциссы, революционные гвоздики, экзотические кактусы и лотосы. Родился даже лозунг «власти цветов». Маркузе, правда, остужал горячие головы. Говорил, что у цветов не может быть никакой власти. Она есть лишь у тех, кто их выращивает. Действительно, когда цветочки облетели, остались антропоморфные овощи... Ровные такие грядки. А о каждом из тех, кто их возделывал, можно было бы сказать: ну и фрукт!
46
Позже, в 70-е годы, в США было создано Федеральное агентство по управлению чрезвычайными ситуациями.
Интересно, что теперь идеологи сети описывают создаваемый ими сверхновый народ также в биологическом стиле: «Это напоминает фотосинтез. Реклама есть солнечный свет, потребитель — растение, преобразующее свет в энергию, необходимую для биологического развития»... Впрочем, еще Бертран Рассел писал: мы живем за счет химических сил и ничем не лучше деревьев.
Как человек теряет образ Божий и превращается в огурец? Конечно, его тело не становится зеленым. Он утрачивает образ Божий тем, что лишается ума. [47] Вот вам и механизм трансформации людей в овощи. Когда умалишенными становятся все, этого уже не замечают.
47
Свт. Григорий Палама писал: «“Образ” находится не в теле, а в уме...».