Черный сокол
Шрифт:
Их убранство было не таким роскошным, как у сына Чингисхана, но золотые бляшки на сбруе имелись, а седельные луки также украшали литые решеточки, правда попроще и без жемчуга с каменьями. Ажурные стремена шириной с ладонь являли восхищенным воинам изумительный орнамент, словно бы попавший в заснеженный русский лес прямо из сказки «Тысяча и одна ночь». Сверху они были увенчаны фигурками двух барсов, возлежавших на дугах. Их хвосты переплетались и образовывали кольца, куда продевались стременные ремни.
«Похоже, что для всех троих один мастер стремена отливал, – подумал Олег, –
– А ты еще на подковы глянь, может, тоже серебряные, – посоветовал Учай.
Говорил ли он всерьез или просто хотел поддеть Вадима, Горчаков не понял.
– Знаете, кто это? – спросил он, указав на Кюлькана.
– Хан монгольский, – пожал плечами Учай и вопросительно посмотрел на Олега.
– Угу, – кивнул тот. – А теперь послушайте меня, – Горчаков строго посмотрел на дружинников из-под козырька поднятого забрала. – Вы никому не должны говорить, что я взял в плен хана. Попридержите языки и не трепитесь попусту! Ясно?
– Ты, Олег Иванович, мыслишь, что Всеволод Юрьевич пленника у тебя отберет, коли проведает? – спросил Вадим.
– Быстро соображаешь, – похвалил Горчаков оруженосца.
В Европе если рыцарь брал в плен какого-нибудь знатного вельможу, то отобрать его не мог даже король. Выкупы за пленников являлись законной статьей дохода, и покушение на нее было бы равносильно расшатыванию самих основ феодальных отношений.
Князья пока еще не пытались ущемить Олеговы права, но стоило им только узнать, кто находится в его руках, и их «политкорректность» могла улетучиться в один момент.
Горчаков решил подстраховаться и превратить монгольского царевича в «Железную маску». Не так буквально, как это описано у Дюма, а попроще и без «изысков» в виде не снимавшегося закрытого шлема.
Олег полагал, что если он сам не начнет рекламировать свой «подвиг» и если ребята не проболтаются, то никто особо и не заинтересуется его очередным пленником.
«Только сначала переодеть его надо», – подумал Горчаков и, приблизившись к Кюлькану, расстегнул его пояс.
Оружие хана он вернул в ножны сразу после того, как связал ему руки и поставил на ноги. Кроме меча и ножа на поясе царевича, по монгольскому обычаю, слева висел лук в налучье, а справа колчан. Все это вместе называлось «саадак». У Кюлькана он был сделан из кожи на деревянных рамках, обтянут бордовым шелком, густо расшитым золотыми нитями, и усыпан китайским жемчугом. В колчане у чингизида торчало только пять стрел с покрытыми лаком древками из китайского кедра и ярким красным оперением. По монгольским понятиям, чем выше в имперской иерархии стоял человек, тем меньше стрел находилось в его парадном колчане. Сам Чингисхан носил только три стрелы.
Пояс Кюлькана был похож на парадный набор Олега. Только отлитые из чистого золота бляхи украшали не полихромные гранатовые вставки, а резные пластины из полупрозрачного и словно бы светившегося изнутри нефрита, похожего цветом на гроздья белого винограда. На священном камне, ценившемся в Китае дороже золота и алмазов, с высочайшим искусством были вырезаны фигурки извивавшихся драконов.
Кюлькан не стал рыпаться, когда Горчаков расстегнул его позолоченную
Олег стащил тулуп с самого высокого из монголов и подал его сыну Чингисхана.
Кюлькан был всего сантиметров на десять ниже Горчакова, но монгольские шубы за счет своего покроя до определенного предела позволяли пренебрегать ростом и комплекцией. Длиной они были до щиколоток, а у знати и вовсе волочились по земле, как платье какой-нибудь королевы. Рукава полностью прикрывали кисти рук даже с выпрямленными пальцами, наподобие боярских ферязей шестнадцатого века. Монголы подворачивали длинные рукава своих тулупов, из-за чего на них получался широкий меховой обшлаг.
Длиннополые шубы запахивались, как халаты, причем с таким большим перехлестом, что овчина прикрывала грудь в два слоя. Пуговица имелась только одна – на правом плече. Она поддерживала верх левой полы, которая справа на поясе заходила аж за спину и прижималась широким кушаком, который прежде также подчеркивал статус владельца.
Ну а сейчас, после масштабных грабежей богатых стран, даже простые воины иной раз носили яркие шелковые и парчовые кушаки, которые сорок лет назад не каждый монгольский нойон мог себе позволить.
Шуба у младшего Чингисхановича была покрыта малиновым атласным шелком с вышитыми золотом тиграми. Презрительно скривив губы, он расстегнул на плече пуговицу из оправленного в золото молочно-белого с алыми прожилками агата, распустил нарядный кушак и распахнул широченные полы.
Разумеется, владелец собственного улуса, чей папаша ограбил почти полмира, не носил овчину. Шуба Кюлькана была пошита из забайкальских соболей, добытых в ныне монгольском Баргуджин-Токуме.
Позднее этих соболей назовут баргузинскими, и станут они для Советского Союза важным источником валюты.
«А размерчик-то вроде как мой! – подумал Олег и тут же поморщился, заметив на полах драгоценной шубы жирные пятна. – Пока ты будешь моим пленником, – мысленно обратился он к хану, – я тебя, блин, научу пользоваться салфеткой и руки мыть! А не об одежду их, мать твою, вытирать!»
Шубу Кюлькан тоже бросил на лед.
– И это снимай, – Горчаков указал на шлем и красноречиво пошевелил пальцами перед лицом хана.
Под шлемом Кюлькан носил соболий колпак с наушниками и назатыльником, это его меховая опушка делала шишак похожим на шапку Мономаха.
– Я сегодня будто ювелирный салон ограбил, – заметил с кривой усмешкой Олег, принимая у хана шлем, который тот не стал швырять под ноги, а протянул Горчакову.
Шлем был склепан из восьми сегментов на ребристом каркасе. На каждом из них красовался золотой треугольный лепесток с синим, как кусочек тропического неба, китайским сапфиром. Овальные, мелкой огранки камни были размером с персиковую косточку. Венчало шлем массивное золотое навершие, похожее на старинный подсвечник, только в чашечке вместо свечи было зажато темно-зеленое нефритовое яйцо размером с куриное. Довершали комплект драгоценностей семь крупных алмазов, расположенных вдоль золотых ножен прямого китайского меча.