Черный сорокопут. Дьявольский микроб

Маклин Алистер

— Не кричите и объясните вразумительно, — устало сказал я. — Откуда эти деньги, Чессингем? Прежде чем ответить, он помолчал с минуту.

— От дяди Джорджа, — жалким шепотом произнес он, уставившись в потолок.

— Очень любезно с его стороны, — мрачно сказал я. — Кто же он такой?

— Мамин брат, — все еще шепотом пояснил он. — Проклятье нашей семьи.

Он утверждал, что совершенно невиновен в преступлениях, которые ему приписали, но факты были так убедительны, что ему пришлось бежать из Англии.

Я пристально поглядел на него. Такой двусмысленный разговор не очень–то был мне по душе, особенно после бессонной ночи в восемь часов утра.

— О чем

вы говорите? Какие преступления?

— Не знаю, — отчаянно сказал он. — Мы никогда не видели его… он два раза звонил в Мортон. Мама никогда о нем не упоминала, мы до недавнего времени даже не подозревали о его существовании.

— Вы об этом тоже знали? — спросил я Стеллу.

— Конечно, знала.

— А ваша мать?

— Разумеется, — ответил Чессингем, — ведь я говорил, что она никогда не упоминала о нем и его существовании. Во всяком случае, в чем бы его ни обвиняли, это неприятно. Он сказал, если мама узнает, от кого деньги, то назовет их грязными и откажется от них. Мы… и Стелла… хотим послать ее за границу лечиться. Эти деньги помогут.

— Да, они вам помогут взобраться на виселицу в Олд–Бейли, — грубо сказал я. — Где родилась ваша мать?

— В Альфингеме, — ответила Стелла, так как Чессингем был не в состоянии отвечать.

— А как ее девичья фамилия?

— Джей Барклай.

— Где у вас телефон? Хочу позвонить. Она сказала где, я вышел из холла и соединился с Шефом. Через четверть часа я вернулся. Оба сидели в тех же позах.

— Господи, да вы прекрасная пара, — восхищенно воскликнул я, конечно, вам и в голову не приходило обратиться в Сомерсет. Что бы получилось? Вы знали, что потеряли бы время. Дядя Джордж никогда не существовал. У вашей матери никогда не было брата. И для вас это не новость. Ну–с, Чессингем, у вас было время придумать более подходящее объяснение. Не уверен, что вы придумаете что–либо более оригинальное о давшем вам тысячу фунтов человеке. — Он и не придумывал. Он безнадежно уставился на меня, затем поглядел на сестру и себе под ноги. Я сказал ободряюще:

— Ну, не надо торопиться. У вас будет несколько недель придумать историю получше. Однако хотелось бы повидать вашу маму.

— Оставьте ее в покое, черт вас возьми. — Чессингем так стремительно вскочил, что опрокинул стул, на котором сидел. — Моя мать больная старая женщина. Оставьте ее в покое, слышите, Кэвел?!

— Пожалуйста, пойдите и скажите вашей маме, что через минуту я поднимусь к ней, — обратился я к Стелле.

Чессингем рванулся ко мне, но его сестра встала между нами.

— Не надо, Эрик. Пожалуйста, успокойся. — Она посмотрела на меня, будто пригвоздила взглядом к стене, и сказала горько:

— Разве ты не видишь, что мистер Кэвел — человек, который все делает по–своему?

В этом она была права. Беседа с миссис Чессингем заняла не более десяти минут, не самых приятных в моей жизни. Когда я спустился вниз, они ждали меня в холле. С наполненными слезами глазами Стелла подошла ко мне, бледная и испуганная.

— Вы совершаете чудовищную ошибку, мистер Кэвел, чудовищную ошибку.

Эрик мой брат. Я знаю его, я знаю его. Клянусь, он абсолютно ни в чем не виновен.

— У него будет возможность доказать это. — Иной раз я ненавидел себя, и сейчас настало именно такое время. — Чессингем, благоразумнее для вас было бы собрать чемодан. Запастись, по крайней мере, дня на два.

— Вы забираете меня? — отрешенно и безнадежно спросил он.

— У меня нет ни ордера, ни права на это. Кто–нибудь другой придет, не беспокойтесь. И не глупите. Даже мышь не пробежит сквозь кордон вокруг этого дома.

— К–к–кордон? — захлопал он глазами. — Хотите сказать, что полиция вокруг…

— Думаете, мы хотим, чтобы вы улетели из страны первым же рейсом? спросил я. — Как ваш старый дорогой дядя Джордж?

Это под занавес были самые подходящие слова. И я оставил их размышлять над ними.

Хартнелл был очередным и последним, кого я хотел посетить перед завтраком в это утро. На полпути к нему я зашел в телефон–автомат и позвонил в «Вогоннер». Вскоре к телефону подошла Мэри. Спросила, как я себя чувствую, я ответил, что великолепно. Она обозвала меня лгуном. После этого я сказал, что вернусь в отель к девяти, и попросил приготовить завтрак, а к нему пригласить, если возможно, Харденджера. Закончив разговор, я вышел из будки. Машина моя стояла невдалеке, и я поспешил к ней, так как все еще шел холодный дождь. Но, полуоткрыв дверцу машины, я замер и уставился на некую направляющуюся в мою сторону личность.

Совсем забыв, что спешу, я разглядывал среднего возраста человека, хорошо одетого, в плаще и фетровой шляпе, который вел себя довольно нелепо. Он шел в ста ярдах от меня по полной воды придорожной канаве, размахивая широко раскинутыми руками, и гнал перед собой ногой ржавую консервную банку. С каждым ударом из–под его ноги разлетались веером брызги воды.

Некоторое время я наблюдал это представление, пока не почувствовал, что барабанящий по спине дождь проник за шиворот и ноги промокли. Даже если это сбежавший из бедлама сумасшедший, не стоило смотреть на него дольше. Не отрывая взгляда от этого привидения, я скоренько уселся в машину, но, захлопывая за собой дверцу, тотчас почувствовал, что задачей этого типа, гоняющего банку под дождем, вовсе не было показывать уровень ненормальности в деревенском Уилтшире. Он просто отвлек мое внимание от заднего сиденья машины, где кто–то спрятался, скорчившись на полу.

Я услышал шорох, хотел повернуться, но было поздно: дубинка уже опускалась. Моя левая нога еще не уперлась в педаль. Кроме того, неизвестный спрятался с левой, точнее — с моей слепой стороны. Дубинка опустилась на мой затылок пониже левого уха, сильно и точно. Я мгновенно потерял сознание, так что не почувствовал даже боли.

Нельзя сказать, что я очнулся. Слово «очнулся» означает короткий и быстрый промежуток времени перехода от бессознательного к сознательному состоянию, но со мной было не так. В первое мгновение я ощутил, что лежу на чем–то твердом и мокром, потом это ощущение исчезло.

Сколько времени я был без сознания, даже не мог представить.

Постепенно сознание возвращалось все чаще и чаще, хотя от этого я лучше себя не чувствовал, ибо не только ощущал резкую тупую боль в голове, шее и правой стороне груди — будто тисками сдавило, но и не мог вообще шевельнуть телом. С трудом открыл я здоровый глаз, скосил его и увидел слабый свет из зарешеченного окна высоко в стене, почти под потолком. Я находился в каком–то подвале, сыром, полузатопленном, примерно как в доме Чессингема, лежал на недоделанном цементном полу среди мелких луж. Руки крепко связаны за спиной. Кисти онемели от тугих веревок — кто–то на славу потрудился, когда приволок меня и бросил здесь. Я попытался привстать, но не мог двинуться. Тогда, извиваясь, попытался сесть, и это после долгих усилий удалось. В глазах закрутились огненные круги. Немного придя в себя, огляделся. Ноги связаны. Рядом стояли высокие, доходящие до окна винные чаны — веревка протянулась от щиколоток к какой–то ржавой скобе. Чаны тянулись вдоль всей стены. Шнур руками развязать было невозможно. Даже горилла не могла бы перегрызть этот пластиковый линь.