Чёрный студент
Шрифт:
— А места всегда есть? — спросил я.
— Мне всегда есть! — пояснил негр с хитрой улыбкой. — Я хороший слуга, исполнительный… Другие вон, когда джентльмен приказывает, ушами хлопают… А я на лету!..
Я опять внимательно посмотрел на него. Несколько минут назад он точно таким же тоном хвалился своим хорошим происхождением. Но в этом негре, очевидно, жило несколько совершенно различных душ.
— А вы иностранец, я вижу! — начал он вдруг фамильярным тоном. — Кто такой? Немец, я думаю!
Во многих местах Америки до сих пор иностранец и немец — понятия, большей частью практически совпадающие.
— Нет,
— О, я знаю! — ответил негр. — У вас тоже было рабство! — напомнил он мне, чтобк доказать, что положение России среди цивилизованного мира ему известно.
— Но мы его уничтожили! — возразил я.
— Вместе с нами! — подхватил негр.
"Нами" относилось, конечно, не к неграм, но к Соединённым Штатам вообще. Но, решительно, географические познания этого чёрного студента выделялись над обыкновенной американской толпой.
— А как у вас живётся теперь им? — спросил вдруг негр с явным любопытством.
Я почувствовал что вопрос задел его за больное место. Что было мне ответить этому сыну чёрных рабов Америки, спрашивавшему о судьбе молодых сыновей крепостной России?..
— Разно! — ответил я уклончиво. — Их ведь много.
— Плохо, должно быть, — догадался негр. — У нас тоже не все хорошо живут. Земли мало. Всю плантацию забрали… А закладных много. Последнюю усадьбу отбирают… И работы на юге не хватает. Разъезжаются многие. Вон теперь на Кубу стали переселяться…
— А что вы потом думаете делать, когда кончите? — переменил я разговор.
— Доктором буду! — ответил негр. — Меня приглашают ординатором в госпиталь в Чикаго… Это хорошо для практики. Потом на Юг уеду, практики стану искать.
— Женитесь! — подсказал я.
По лицу чёрного студента прошло опять облако.
— На ком жениться? — сказал он со вздохом.
— Как на ком?.. Вы ведь сами говорите, и девушек много в университете!
— Это всё не то! — загадочно сказал негр. — Я никогда не женюсь!
Я посмотрел на его весёлые глаза и толстые чувственные губы. Но он на лету перехватил мой взгляд и засмеялся откровенным смехом.
— Зачем же жениться? — пояснил он свой смех. — Можно прожить и без того.
Я ничего не ответил.
— Вы любите Шекспира? — неожиданно спросил негр после короткой паузы.
— Люблю, конечно! — ответил я. — А что?
— А кто из шекспировских типов вам больше всего нравится? Из женских, конечно?..
— Дездемона! — ответил я не без задней мысли.
— И мне тоже! — подхватил негр с энтузиазмом. — Может ли быть что-нибудь нежнее и выше?.. — И он махнул рукой, не находя слов для выражения своего восторга.
Я припомнил некоторые рассказы моих американских приятелей об интеллигентных неграх и внезапно понял, что этот странный, новый для меня интеллигент, с чёрной, как голенище, кожей, усвоил себе женский идеал белой расы не хуже бедного Отелло. Быть может, в этом была виновата литература, на которой он воспитывался и которая от "Песни Песней" до Томаса Мура и Лонгфелло восхваляет лилейную белизну и чистоту молодых девушек, или американская уличная песня, злобно, высмеивающая негритянскую любовь и негритянское представление о красоте.
Я опять посмотрел на негра и почувствовал себя лицом к лицу с неразрешимой задачей. Конечно, он имел право мечтать о ком и чём угодно,
— А как у вас в России с ними? — спросил негр.
Я следил за ходом его мыслей и понял, что он спрашивает о потомках крепостных и о возможности браков между ними и другими слоями населения.
— Они наши соплеменники! — неблагоразумно сорвалось у меня с языка.
Негр побледнел, т. е. лицо его приняло грязноватый оттенок, и в больших глазах мелькнуло выражение покорное и вместе злое. Так смотрит собака, которой показывают хорошо ей знакомый кнут. Так смотрели, впрочем, и некоторые из моих товарищей по гимназии, когда соседи кричали им сзади: "Жид!.."
Поезд замедлил ход, подходя к станции. Раздались свистки. В окнах замелькали фонари платформы.
— Газеты! Новые газеты! — раздался за дверью голос, впрочем, довольно осторожный, так как будить спящих пассажиров во всяком случае не следовало.
Молодой подросток с кипой газет под мышкой, в оборванной куртке с железнодорожными пуговицами, заглянул в полуоткрытую дверь и, увидя меня рядом с негром, скорчил полупрезрительную гримасу.
— Купите газету, господин! — предложил он однако.
— А что нового? — лениво спросил я.
Большие газеты с Запада я просмотрел ещё днём, а "свежая газета" мальчика происходила из маленького провинциального городка, где трудно было рассчитывать на обилие свежих телеграмм.
— Есть новости с Юга! — выпалил мальчик. — Двух негров линчевали в Джефферсон-Сити! — и он посмотрел на моего собеседника, прищурив глаза.
Я даже не стал спрашивать за что. Почти ежедневно то в том, то в другом углу южных штатов с поразительным однообразием разыгрывается одна и та же трагедия. Молодой негр ухаживает за белой девушкой и, отвергнутый ею, пытается навязать свою любовь грубо и насильно, как раздражённый павиан. Впрочем, такая попытка обыкновенно кончается безуспешно, ибо женщины Юга настороже в таких случаях. При первой тревоге собирается толпа белых, отыскивает и ловит по свежим следам "насильника" и вешает его на первом попавшемся дереве. Всё время, пока я жил в Нью-Йорке, я не помню двух дней кряду, чтобы газеты не сообщали что-нибудь в этом роде из Кентукки или Тенесси.
Разносчик достал газету и прочёл вслух указанную телеграмму. Она отличалась возмутительными подробностями. Молодая вдова подверглась нападению двух негров, родных братьев, которые служили работниками на её ферме. Она защищалась с револьвером в руках и под конец успела вырваться. Тогда негры бежали и спрятались в соседнем лесу. Женщина собрала толпу соседей и во главе её, верхом на лошади, с распущенными волосами и в истерзанной одежде, бросилась на поиски обидчиков. Старший брат был скоро найден, ранен выстрелом из ружья и немедленно повешен. Младший успел забраться подальше, но преследователи не отставали и через двенадцать часов нашли его в дупле большого дерева. Женщина собственноручно всадила ему пулю в живот! Его взвалили на лошадь и потащили к большой дороге, но пока выбрались из леса, он лишился чувств. Его оживили стаканом спирта и вздёрнули-таки на сук. Сук обломился, но импровизированные палачи всадили в трепетавшее тело жертвы два десятка пуль и вздёрнули его снова на сук покрепче, в назидание другим неграм.