Черный свет.Обыкновенная мёмба
Шрифт:
Потом они поскакали по полевой дорожке к маленькому садовому домику на поле. Скакать было страшно, интересно и весело. Пепа сразу же показалась настоящей подружкой, с которой они просто отстали от своего отряда, ушедшего из пионерского лагеря пропалывать морковь на совхозном поле. И вот теперь они догоняли отряд и страшно беспокоились, что мальчишки натворят, там или по дороге, что-нибудь такое, из-за чего придется краснеть на линейке. Правда, Валя чувствовала, что дело тут не только в том, что натворят мальчишки, а и в несколько ином… Но ведь есть
Пока Валя путешествовала, Виктор беззаботно сопел на своей кровати и не слышал, как в комнату вошли уже знакомые три блестящие женщины. Они почти с ужасом посмотрели на приоткрытую, с приставленным стулом дверь, пощупали две пустых кровати и уставились на спящего Виктора, у которого от сладости в уголках губ появилась блестящая полоска. Женщины с тревогой переглянулись.
— Они умудрились сбежать! — всплеснула руками одна.
— Это ужасно!.. Они же не приспособлены ни к нашему воздуху, ни к нашим бактериям! — бессильно уронила руки вторая.
И только третья, самая красивая, спокойно скрестила руки на высокой груди и улыбнулась с некоторой долей превосходства:
— Полагаю, что ничего страшного не произошло.
— Но они же убежали в мир! — сказала одна, и на глазах у нее от жалости навернулись слезы.
— Этого нам не простит вся Мёмба… — заплакала вторая.
— Послушайте, если у них хватило ума найти секретную кнопку, найти замок в стальной двери и открыть его, найти дорогу и по этой дороге куда-то удрать, я считаю, что у них хватит ума и надеть капюшоны. А потом, не такая уж большая разница в составе воздуха. Последние данные показали…
— Но микробы?
— А вирусы?!
— Но ведь надо же им привыкать… — неуверенно сказала самая красивая. — В конце концов, они же люди. Мы же вот привыкли к Мёмбе и даже сменили окраску кожи.
— А вдруг они что-нибудь натворят?
— Это же дети…
Третья женщина осмотрела комнату, Виктора и улыбнулась:
— Мне кажется, что сбежали девочка и мальчик.
— Тем более!
— Вот это-то и опасно. У них ведь разные организмы…
— Как раз наоборот. Когда сбегают мальчик и девочка, ничего страшного не происходит. — И, сделав царственно-останавливающий жест рукой, пояснила: — Девочка всегда остановит мальчика от слишком опрометчивых поступков, а мальчик не даст проявиться слишком уж большой девчоночьей осторожности. Так что не нужно волноваться.
Все трое несколько успокоились и расселись на стульях вокруг стола. Помолчали. Потом самая серьезная женщина сказала:
— Ну что за дети пошли! В наше время…
— Да… Они все больше и больше думают о себе и совершенно не думают о нас, взрослых.
Самая красивая женщина опять засмеялась:
— Ничего страшного — дети как дети. Посиди в этой тюрьме, когда за ее стенами неизведанный, огромный мир… Я бы тоже наверняка сбежала.
— Ну вот один же не сбежал, — сказала самая серьезная женщина и указала на Виктора, который спал, даже не ворочаясь.
— Видимо, у них разная степень сознательности
— Разумеется! На всем белом свете во всех галактиках вы не найдете ни одной пары совершенно похожих друг на друга людей. Потому они и люди! — Серебристая женщина посмотрела на Виктора с мягкой, теплой улыбкой. — Мне кажется, что этот больше устал, чем остальные. Может быть, он даже был командиром во время их необыкновенного полета — у него строгое, волевое лицо. А может быть, наоборот — он просто выпил два стакана молока, а не один. И снотворное на него подействовало сильнее, чем на остальных.
— Но ведь им давалось по одному стакану молока, — строго, тоном вредной учительницы сказала самая серьезная.
— Ну и что? Они же дети… Да и взрослые… Одни любят одно, другие — другое. Вот и…
— Как бы то ни было, а нам нужно немедленно поставить на ноги всю округу и разыскать ребят.
— Зачем сразу поднимать тревогу? — удивилась самая красивая. — Ведь нам прежде всего следует изучить их поведение. А для этого вначале нужно установить, где они сейчас находятся.
Она ушла, и пока две другие женщины вполголоса спорили между собой, вернее, даже не спорили, а упрекали друг друга и ушедшую, Виктор проснулся. Он посмотрел на сидящих, осмотрел все восемь углов комнаты и вздохнул. Обе женщины покосились на него, а Виктор сел на кровати и вежливо поздоровался.
— Скажи, — строго спросила вторая женщина, — сколько ты выпил молока?
— Два стакана.
— Почему два? Ты отобрал второй стакан у младшего?
— Ничего я не отбирал… — удивился Виктор: оказывается, и на чужой планете имеются взрослые, которые, ничего не зная, все сразу понимают.
— Но почему же ты выпил два стакана, если у каждого было только по одному стакану? Значит, ты заставил кого-то отдать тебе молоко? Почему?
— Да никого я не заставлял! — теперь уже обиделся Виктор. — Просто Андрей не любит молоко, вот он мне и отдал.
— А что же любит Андрей? — ехидно улыбаясь, приставала женщина.
— Андрей любит яблоки. И я поэтому ему отдал яблоко.
— Значит, вы поменялись продуктами?
— Н-ну… выходит.
— А ты любишь яблоки?
— Люблю…
— Тогда мне непонятно, почему ты отдал любимые тобой яблоки за то, что у тебя уже есть? А может быть, ты любишь молоко больше, чем яблоки?
Она говорила так непререкаемо-требовательно, так строго смотрели ее темные глаза, а блестящее, но покрытое странными крапинками лицо — как будто на хромированном бампере автомобиля выступили первые признаки коррозии — казалось таким неприступным, что Виктора оставила серьезность, и он загрустил.
Ну как ей объяснишь, что он любит все, кроме вареного лука, а Андрей сам не знает, что он любит сегодня и что будет любить завтра. Но если ему сегодня хочется яблок, так почему не уступить товарищу? Пусть ему будет приятно. И зачем все это нужно этой тетке с крапинками на лице?