Черный Тёть
Шрифт:
– Куда? – Юра метнулся за ним, вцепился в плечи, пытаясь оттолкнуть не помнящего себя механизатора от горящего факела, в который обратился трактор. В тот же миг взорвался бак с соляркой, и сторожа швырнуло назад. Он принялся кататься по земле, сбивая пламя с загоревшейся одежды. Снова встал на ноги, но сделать уже ничего не успел: опять раздался шелестящий гул, провал вспучился изнутри земляным вздутием, закрывшим чёрную яму и трактор с повисшим на дверце телом механизатора.
Всё стихло.
Наверху не осталось никаких следов разыгравшейся трагедии, только корчившийся от ожогов бывший художник и с весёлым треском горящая сторожка, испускавшая столб дыма – видимо, искры при взрыве долетели и до неё.
Юра посмотрел на огонь помутившимся
Его долго лечили. Сначала от ожогов, потом, после того, как он понёс несусветную ахинею о земляном провале, от алкоголизма, затем от душевных расстройств. Его россказням о гибели Василия, разумеется, никто не поверил, поскольку никаких следов наверху не осталось, кроме сгоревшей сторожки. Но ту списали на неосторожное обращение с огнём. Исаева искали долго, но не нашли. Дело так и повисло нераскрытым. В милиции предполагали разные версии, но не подтвердилась ни одна. Наиболее убедительной казалась та, где Василия подозревали в тайной связи с другой женщиной, к которой он и ушёл, или что присоединился какой-нибудь бригаде шабашников, прихватив заодно трактор. Сменить номера в колхозах было достаточно просто, если какой нечистый на руку председатель, обрадованный нежданному техническому подарку, закроет на это глаза. А искать один-единственный «Беларусь» среди многочисленной целой и разбитой техники в деревнях на бескрайних просторах Союза было делом загодя обречённым. Да никто особо и не старался – трупа ведь не было, а у милиции хватало иных забот.
Год спустя на том месте, где стояла сторожка, сидели два давнишних приятеля: Цыриков и Довбыш. Юру долго и безуспешно лечили от алкоголизма, вшивали ампулу, но всё было тщетно. Стоило ему вспомнить события страшной ночи, как от ужаса начинали трястись руки, и спасал лишь добрый глоток сорокоградусной – беды и выручки рабочего человека.
Приятели сидели довольно давно, стояла уже глубокая ночь, на разостланной газете перед ними лежали хлеб и плавленые сырки, поблёскивала бутылка, ещё одна пустая валялась неподалёку. Внизу на месте бывшего котлована торчали стены недостроенного пока коровника.
Цыриков протянул Юре до половины налитый стакан.
– Вздрогнули, – предложил он. – Давай за…
Юра вдруг помотал головой.
– Нет, – сказал он. – Давай помянем хорошего человека Васю Исаева. Сегодня как раз годовщина.
– Так ты поэтому сюда пришёл? – спросил Цыриков. – То-то, я думаю, с чего это вдруг. Раньше тебя сюда никто загнать не мог.
– Давай помянем, – повторил Юра, не обращая внимания на слова приятеля, и поднёс стакан к губам.
Выпить он не успел. Послышался столь знакомый страшный шелест, сменившийся гулом, и Юрий в ожившем кошмаре увидел, как вдавливается внутрь земля, образуя тёмный провал, а оттуда, мерно тарахтя, появляется обгоревший до черноты силуэт разбитого трактора с прицепленным плугом. Сидит или нет кто в кабине, было не разобрать. Трактор медленно выполз наверх, лемех опустился, врезаясь в землю, и обгоревший «Беларусь» неспешно двинулся вдоль коровника, вспахивая почву.
Приятели застывшими изваяниями торчали у расстеленной газеты. Они не шевельнулись до тех пор, пока трактор не намотал с десяток кругов, вспахав целое поле, и не скрылся в зияющей тьме чёрной пропасти. И даже когда с гулом вспучилась земля, закрывая пасть провала, они долго ещё не могли прийти в себя.
Наконец, Юра очнулся, хлебнул из стакана, мёртвой хваткой зажатого в руке, и посмотрел на белого, даже в темноте, от ужаса Цырикова.
– Теперь ты мне веришь? – хрипло спросил он.
Цыриков помотал головой.
– Верю. Только, по-моему, мы просто лишку хватили, вот и мерещится.
Довбыш только рукой махнул.
На следующую ночь народ, наслушавшись рассказов приятелей, подтянулся на стройку. В основном тут были молодые парни и девушки, не считая обычной детворы, но
Дирекция тогда горько сожалела, что провал возник далеко от основных совхозных полей.
Вот тогда всё и закрутилось. Приезжали разбираться многочисленные комиссии: и от Академии Наук, и от Министерства сельского хозяйства, и от военных, однако, никто так и не дал вразумительного объяснения происшедшему, и, в конце концов, всё списали на просачивающийся из-под земли газ, вызывающий галлюцинации. Правда, почему галлюцинация оставляет после себя широкую полосу ровной, отлично вспаханной и проборонённой земли никто не понимал, но поскольку сверхъестественная чушь была официально заклеймена, как буржуазная пропаганда, вредная советскому обществу, то сделали вывод, что виноваты пока ещё малоизученные процессы в недрах земли.
Зато, как ни странно, практическое применение необъяснимому феномену нашлось.
Говорят, через год в составе последней комиссии по линии военных был один генерал-майор из пограничников, и он всё вздыхал, разглядывая ровную полосу, пока однажды не заставил сопровождавших подчиненных организовать раскопки. Оплавленные останки достали вместе с искореженным плугом, тщательно упаковали от посторонних глаз и увезли в неизвестном направлении.
Но Земля, как все знают, круглая. И со временем возвращавшиеся со срочной дембеля начали приносить слухи об участке на границе с Афганистаном, где раз в год появляется неизвестно откуда чёрный, обгоревший трактор и тянет прицепленный изломанный плуг, оставляя за собой идеально взрыхленную поверхность на контрольно-следовой полосе. Ровно на триста шестьдесят пять дней. Ровно триста шестьдесят пять дней, невзирая ни на дождь, ни на снег взрыхленный слой остается неизменным. Говорят также, что служащие той заставы готовы на него молиться, поскольку избавлены от необходимости обновлять КСП. А командир и вовсе подал рапорт об установке памятника Неизвестному трактору, благодаря которому был перекрыт целый наркотраффик из-за границы. Нарушители тогда понадеялись, что сумеют перебраться на советскую сторону под прикрытием снежного бурана. Тщетно! На ровной полосе остались отчетливые следы, явно видимые под снегом, и наши бойцы взяли с поличным целый караван. К сожалению, военное командование не поверило, и благое намерение так осталось на бумаге рапорта. А жаль.
* * *
Света замолчала, в горле першило от долгого рассказа и хотелось пить. Сидевший рядом Аристарх заботливо протянул кружку с вином. Света понюхала, но пить не стала.
– Ты – наша Шехерезада! – сказала гордая за подругу Юля.
– Огородная, – вставил Женя. – И где только набралась?
– Это дачный фольклор, – солидно сказала Света. – Я его собираю.
– И совсем не страшно, – разочарованно протянула Оксана. – Только Васю жалко. Да, а куда он делся? Я так поняла, трактор сам пахал.
Света не выдержала и хлебнула вина. Но только собралась ответить, как Дима, взглянув на часы, громко хлопнул в ладоши.
– Время! – сказал он.
Все встрепенулись.
– Время настало! – подхватил Роман.
– Час близится! – вторил ему Женя.
– Цыц! – рявкнул Дима. – Все на колени перед Тётем.
– У меня коленки голые, – жалобно пропищала Оксана, демонстрируя ноги то ли в коротеньких шортах, то ли в широких трусиках, и прыснула. – Можно я так посижу, на скамейке.