Черный треугольник. Станция назначения - Харьков
Шрифт:
– Вы ошибаетесь, товарищ Косачевский… Никто не позволит вам поставить к стенке старого политкаторжанина.
– До стенки мы еще доберемся, Ритус, – пообещал я. – А пока…
…Ритуса обыскали тут же в кабинете. Обыскивали тщательно, прощупывая каждый шов одежды. У него нашли щипчики «уистити» и коробочку, в которой лежали обложенные ватой сапфир «Схимник» и рубин-оникс «Светлейшей». Только после этого он попросил у меня бумагу, чтобы написать свои показания.
Ритус писал до трех часов ночи. Рвал исписанные листы, черкал и снова писал. То вспыхивал, то мерк свет настольной лампы, освещая склоненный над столом узкий затылок помощника коменданта Дома
Стоял у двери, опершись на винтовку, уставший за день красногвардеец. Привалившись к спинке дивана, спал, улыбаясь во сне, Артюхин. Ему, видно, опять снились не дававшие ему покоя золотые зубы, которыми он когда-нибудь поразит самарских девчат.
Курил одну папиросу за другой Павел Сухов.
А за окнами комнаты многоликим и грозным часовым стояла мартовская ночь 1918 года.
Из собственноручно написанных объясненийгражданина Ритуса Д.Б.
заместителю председателя Московского советанародной милиции тов. Косачевскому Л.Б.
(Дело об ограблении патриаршей ризницы в Кремле)
Я, помощник коменданта Дома анархии, анархист-коммунист по своим политическим убеждениям, старый борец за народное дело, приговоренный в 1912 году царским судом к смертной казни за расстреляние душителя революции жандармского подполковника, Д.Б.Ритус, имею заявить касательно экспроприаций патриаршей ризницы и подпольной контрреволюционной организации «Алмазный фонд» нижеследующее.
О существовании организации «Алмазный фонд», располагающей многомиллионными ценностями, мне стало известно в декабре прошлого года от коменданта Дома анархии Федора Грызлова, который в свою очередь узнал об этом от X.Н.Муратова (Отца).
В ноябре 1917 года один из старейших деятелей русского и международного анархизма, Отец, был арестован в Петрограде по необоснованному подозрению в причастности к экспроприации ценностей, находившихся в здании Сената.
В связи в этим обстоятельством X.Н.Муратов находился некоторое время в Петропавловской крепости, где тогда содержались заключенные различных политических убеждений: бывший министр Хвостов, генерал Болдырев и другие.
Недоразумение вскоре выяснилось.
Накануне своего освобождения Отец присутствовал на собрании политических заключенных, обсуждавших вступление Совета Народных Комиссаров в мирные переговоры с австро-германскими капиталистами.
Указанный акт большевиков был встречен в Петропавловской крепости крайне неодобрительно.
Во время состоявшейся дискуссии организатор и непосредственный участник ликвидации Григория Распутина, бывший член Государственной думы В.М.Пуришкевич, проанализировав возможные последствия этих переговоров для России, предложил подписать заявление о готовности политических заключенных принять участие в войне с австро-германцами. «Заявим, – говорил он, – что… мы готовы идти делать что угодно. Пошлют на передовые позиции бороться с завоевателем – пойдем. Заставят быть братьями милосердия, сделают пушечным мясом – на все готовы».
Выступая вслед за Пуришкевичем, X.Н.Муратов сказал, что его не может не радовать, что несмотря на противоположные политические позиции, участники дискуссии в этом вопросе единодушны. Отец сказал, что, покидая стены тюрьмы, он обещает своим сокамерникам сделать их мнение достоянием русской и международной общественности.
Видимо, высказывание X.Н.Муратова и ввело в заблуждение гражданина Уварова, бывшего иркутского губернского прокурора, а затем вице-губернатора Тобольской губернии, который только прибыл в Петропавловку, кажется, из «Крестов», и еще не знал Муратова.
Приняв Отца за монархиста, Уваров обратился к нему с просьбой передать письмо кузену его жены полковнику В.Г.Мессмеру, проживающему в Петрограде в доме Петельникова против Таврического сада.
Вначале Муратов отказался, заявив, что может выполнить такого рода поручение только в том случае, если цели, преследуемые Уваровым, не противоречат его целям. Уваров заверил его, что Муратов может не сомневаться, что у них общие идеалы и дело, которому он, Уваров, и Мессмер себя посвятили, благословил сам император. Тогда Отец понял, что новичок представляет какую-то монархическую организацию, и согласился передать письмо.
Письмо было зашифровано. Расшифровав его с помощью петроградского товарища, хорошо разбирающегося в шифрах. Муратов убедился, что не ошибся в своих предположениях. Оказалось, что организация «Алмазный фонд», собиравшая среди дворян и крупных капиталистов драгоценности (отсюда и ее название), предназначавшиеся для освобождения царской семьи, была создана в Петрограде еще до прихода к власти большевиков. П.А.Уваров, поддерживавший связь с приближенными Николая Романова в Тобольске, являлся членом ее совета, а В.Г.Мессмер – казначеем.
Из протокола опросагражданки Штерн Р.Д.,
произведенного заместителем председателя
Московского совета милиции Косачевским Л.Б.
(Дело об ограблении патриаршей ризницы в Кремле)
Подавляющее большинство членов Московской федерации анархистских групп не одобряло и не могло одобрить переговоры большевиков с германскими империалистами.
Мы исходили из того, что революционная война не только желательна, но и неизбежна. Переговоры же ведут к материальному и к моральному разоружению революционных масс. Поэтому федерация уделяла большое внимание вопросу создания добровольных анархистских дружин, получивших впоследствии наименование черной гвардии.
При этом нам постоянно приходилось сталкиваться с искусственно создаваемыми органами власти трудностями, которые вытекали из недоверия к анархистам. Мы не могли получить в достаточном количестве оружия, боеприпасов, амуниции, медикаментов и не имели крупных денежных средств для их приобретения.
Между тем «Алмазный фонд», по сведениям Отца, располагал ценностями на сумму в несколько миллионов золотых рублей. Экспроприация этих ценностей, с одной стороны, лишала монархистов возможности вредить делу революции («Алмазный фонд» являлся своего рода контрреволюционным кредитным банком) и, таким образом, была в интересах всех революционных сил, в том числе большевиков; а с другой стороны, мы получали значительные ценности, которые в основном разрешали наши финансовые затруднения при комплектовании боевых добровольческих дружин.