Черный трибунал
Шрифт:
— Садись, — предложил Владик, выдвинул стул и смахнул с него рукой невидимую пыль. — Гостем будешь.
Андрей устало опустился на стул.
— Почему же мне Джулухидзе не сказал напрямую, что надеяться не на что?
— Ха! — Владик обозначил взрыв скептического смеха. — Кто же в нашей конторе рискнет расписаться в собственном бессилии? И Джу-Джу на такое тоже не способен.
— Почему?
— Да потому, дорогой, что он сейчас не столько служит, сколько балансирует на тонкой проволочке над пустотой.
— Не понял.
— А что понимать? Союза не стало. Границы открыты.
— Ты против грузинской самостоятельности? — Вопрос Андрея прозвучал испытующе.
— Нет, почему, пусть катятся куда хотят. Только чтобы была строгая определенность. Мне не нравится, когда словами о самостоятельности прикрывают повышение цен на самые кислые мандарины в мире и самое кислое вино.
— Понял. И что же полковник?
— Джу-Джу? Главное — он боится высказывать свое мнение столь же определенно, сколь я. И потому в сложных делах крутится как уж на лопате. С одной стороны, вроде служит закону. Обязан служить, во всяком случае. Потому как получает деньги. С другой стороны, закон сейчас настолько ослаб, что не защищает ни граждан, ни тех, кто ему служит. Это заставляет Джу-Джу опасаться копать глубоко. Чтобы не накликать на себя беду.
— Что ты имеешь в виду?
— Эх, Андрюша! Вспомни ростовскую историю...
— Убийство полковника Блахотина?
— Именно. Следствие тогда сработало четко. Выявили участников и пособников. Убийц даже удалось арестовать в Ереване. Но вывести их в Россию для следствия и суда армянские боевики не дали...
— Ты говоришь, будто и здесь та же компания.
— Не исключено.
— Предполагаешь? — спросил Андрей с подозрением. — Или есть основания?
— Или есть...
— Значит, надо гнать прочь таких деятелей, как ваш Джу-Джу! Сраной метлой! На кой черт занимает место?
— Как на кой? — шумно высказал удивление Владик. — Что ты понимаешь, скептик несчастный! Таких, как наш Джу-Джу, один-два на всю страну! Он лучший тамада в мире...
Владик встал, вознес вверх правую руку, словно держал в ней рог с вином:
— Благородный рыцарь Дон Алонзо собирался в крестовый поход. Он надел на свою верную супругу Донну Алисию пояс целомудрия, чтобы уберечь от соблазна измены, запер замок на поясе, а ключ отдал Дону Альварецу, своему другу. И сказал, садясь на коня: «Если не вернусь из похода, откроешь замок и освободишь плоть Алисии». Дав коню шпоры, Дон Алонзо поскакал к войску. Вдруг у ближних холмов его остановил громкий крик. За рыцарем вдогонку скакал Дон Альварец. «Мой друг! — возглашал он и махал рукой. — Ты оставил нам не тот ключ!» Так выпьем, друзья, за крепкий мужской союз, за мужскую верную дружбу!
Андрей скупо усмехнулся.
— Когда потребуется тамада, я буду иметь полковника в виду. Сейчас нужен хороший сыщик.
— Ха! — сказал Владик. —
— А ты тут чем занимаешься, Влад?
— Всем понемногу, только не сыском. — Кольцов явно не собирался говорить о своей работе, и Андрей это понял. — Так что помочь не могу...
— Спасибо. Ты мне помог...
Андрей вышел из управления, прислонился к чугунной ограде бульварчика, тянувшегося к вокзалу. Полез в карман, достал сигареты, заглянул в пачку, ничего не обнаружил, с ожесточением смял и резко швырнул в урну. Ударившись о ствол липы, комок точно попал туда, куда и положено.
Дождь перестал. Промытое небо отливало густой синевой. Светили оранжевые уличные фонари. Ночь обещала быть прохладной и тихой.
Поправив фуражку, Андрей собирался идти, как кто-то взял его за руку выше локтя. Андрей резко обернулся.
— Извини, старлей...
Рядом стоял кряжистый, крепкий мужчина, метр в плечах, два — ростом. Из-под копны темных волос на Андрея смотрели блестящие глаза, холодную остроту которых нисколько не смягчала радушная улыбка, растягивавшая полные губы.
— Слушаю, — сказал Андрей и резко стряхнул чужую ладонь со своей руки.
— Это ты сейчас был у Кольцова?
— А ты кто такой? — ответил Андрей вопросом, намеренно нажимая на «ты», чтобы показать нежелание вести какие бы то ни было разговоры.
— Я?! — В голосе незнакомца прозвучало искреннее удивление, словно бы артиста Папанова, выходившего с сеанса «Бриллиантовой руки», не узнал восторженный кинозритель. — Я капитан милиции Катрич. Артем Катрич, если угодно.
— Слушаю вас, товарищ капитан, — не принимая предложенного обращения, сказал Андрей.
— Ты к остановке? — поинтересовался Катрич. — Я провожу. Есть разговор.
— Я уже заметил, что у вас тут полно мастеров разговорного жанра, — недовольно буркнул Андрей.
Они медленно двинулись навстречу освежающему ветерку, который благодатной свежей струёй тянул с реки.
— У меня жанр не разговорный, — сказал Катрич, отвечая на реплику. — Я сыскарь. Вот увидел тебя в коридоре и понял — ты Бураков. Так?
— Что дальше? — сухо спросил Андрей.
— Тебе нужна помощь, верно? Ты же за этим приходил в управление?
— Вы что, всем помогаете?
— Просто мне показалось, что мы можем стать союзниками.
— В чем?
— У вас убили отца. У меня — друга. Я подозреваю, что все это работа одних рук. За такое следует отомстить.
— Я ищу не мести, а правосудия.
— Блажен, кто верует, — сказал Катрич и хмыкнул, усмехаясь. — Разве оно есть сегодня? На суд обывателю надеяться не приходится...
— Слово-то какое вы выбрали, — недовольно сказал Андрей. — О-бы-ва-тель...
— Что в этом зазорного? Обыватель — обычный житель, облеченный заботами о доме, семье, заработке. Так вот, таких суд не защищает. Ты сходи в наш районный, старлей. Облупленные стены, слепые окна, протертый линолеум. Среднее между рыгаловкой и вокзалом. А судьи? Сидят и дрожат. Боятся всех. Преступников, которые угрожают расправой, представителей власти. И радуются тем, кто оплачивает нужные приговоры наличными...