Шрифт:
18 апреля. Четверг. г. Придонск
В этом южном городе пахло весной. Уже сняли зимнюю одежду горожане, перешли на летнюю форму военные. Природа рвалась к теплу и свету, но испепеляющая жара еще не наступила. По утрам с реки на жилые кварталы тянуло ветром, пропитанным запахами свежести. В домах широко распахивали окна, и тюлевые занавески, вырываясь наружу, плескались на свободе, как вольные паруса.
Весна звала к любви, доброте, примирению...
Большой серый дом на Садовой улице горожане именовали «генеральским»,
Утром названного нами дня ДОС, как обычно, проснулся рано. В восемь часов сорок пять минут дверь одной из квартир третьего этажа открылась, и на лестничную площадку вышел моложавый, подтянутый полковник, невысокий ростом, крепкий.
— Дедуля, приходи побыстрее! — раздался сквозь открытую дверьтребовательный голос девочки.
— Костя, ты слышал? — спросила красивая полная дама в халате из зеленого тяжелого шелка. Она подошла к двери и улыбнулась мужу. — Не забудь, вечером нас ждут Лонжаковы.
— Мы же договорились, — сказал полковник, поцеловал жену в мягкую щеку, круто повернулся и легким, скользящим шагом стал спускаться по лестнице. Лицо его сразу приняло озабоченное выражение. День обещал суету и заботы, от которых ни убежать, ни уйти.
В зеленом дворике на чисто выметенной, посыпанной хрустящим песочком земле лежали светлые пятна солнца. За решетчатой оградой сквозь открытую калитку полковник увидел серую «Волгу» с армейскими номерами, которая ждала его.
Полковник на минуту задержал шаг, достал из кармана пачку сигарет. В это время из-за сарайчика в углу двора — там дворник хранил лопаты и метлы — вышел ленивой походкой и пошел поперек двора человек. Несмотря на теплую погоду, он был в длинном плаще и шляпе, надвинутой на глаза.
Полковник уже подходил к машине, когда пересекавший двор человек распахнул плащ и достал из-под полы израильский автомат «мини-узи» — тупорылое оружие диверсантов и террористов. Хотя глушитель и давил звуки, они прозвучали достаточно громко. Взметнулась с гнезда горлица, облюбовавшая для себя ветви платана, и, шумно плеская крыльями, умчалась прочь со двора.
Полковник, пораженный девятимиллиметровыми пулями в спину, упал на борт автомобиля, раскинув руки, будто хотел обрести опору, затем сполз на асфальт тротуара. Стрелявший побежал к воротам, обернулся, еще раз полоснул из автомата по лобовому стеклу, целясь в водителя. Не пряча оружия, бросился к зеленому «Москвичу», который стоял у перекрестка рядом с газетным киоском. Взревел двигатель, и машина стремительно укатила...
19 апреля. Пятница. г. Чита
Во втором раунде боксер первого полусреднего веса старший лейтенант Андрей Бураков проигрывал сопернику по очкам. Обмахивая мокрое лицо подопечного полотенцем,
— Андрюша, да пойми же, ты его превосходишь. По всем линиям. Главное — проснись. Разозлись в конце концов! Нельзя же быть таким мягкотелым. Резче, резче! Не жалей его! Ну!..
Бураков, соглашаясь, кивал головой.
Прозвенел гонг. Бураков вскочил и пляшущим шагом выбежал на ринг. Провожая его взглядом, тренер пожаловался массажисту, который с пластмассовым ведерочком в руках стоял рядом:
— Ни черта с ним не поделать! Гуманист хренов! Добить соперника ему, видите ли, не по душе...
— Зато ты у нас, Степаныч, всегда был боец, — сказал массажист. — Не чета всем нынешним, вместе взятым.
Лубенченко довольно усмехнулся:
— Нас, Петрович, жизнь самих лупила и учила бить. А что видели эти? Сосунки, черт их подери!
Андрей начал бой спокойно, словно не жаждал победы. Его соперник повел себя иначе. Должно быть, он выполнял указания своего тренера и сразу бросился на Андрея с неожиданным напором и яростью. Белые вставки его красных перчаток слились в сплошной круг. Руки боксера заработали, словно крылья вентилятора.
Лубенченко со злостью пнул пластмассовое ведерко, которое массажист поставил на пол. Хотел даже отвернуться, но все же решил испить горечь унижения до дна.
Андрей под внезапным напором слегка промедлил и сразу пропустил два боковых удара. Это явилось ошибкой соперника. Тех, кто сильнее тебя, можно побеждать, но дразнить не следует. Слабые тычки не потрясли Андрея, не причинили боли, не замутили сознания. Зато они задели самое чувствительное место — обнаженный нерв самолюбия.
Все мог позволить Андрей сопернику. Готов был даже смириться с проигрышем по очкам — чего не случается в спорте! Но позволить сделать себя посмешищем он не мог.
«Бурак! Бурак!» — взвыли болельщики после пропущенных ударов. И тут же, перекрывая многоголосье зала, чей-то звонкий противный голос проорал: «Дурак! Дурак!»
Лубенченко, остро переживавший неудачи, яростно стукнул себя кулаком по открытой ладони. Именно в этот момент Андрей, рассвирепев, резко выбросил правую, словно стремился таранным ударом пробить защиту противника. Тот встретил удар уходом и глухим блоком. И тут же левая мелькнула в воздухе, почти невидимая, и достала челюсть соперника. Такие удары любителям бокса приходится видеть не часто: соперник буквально взлетел в воздух, подброшенный мощью чужого кулака, подошвы его сверкнули перед глазами зрителей и тело рухнуло на ринг всей своей тяжестью...
В раздевалке Лубенченко дал выход охватившей его радости. Он звонко хлопнул подопечного по голой спине и признался:
— Ну даешь, Андрей! Заставил меня поволноваться. А ради чего? Все то же самое мог сделать в первом раунде. В тебе же сила как в тракторе. Чего возиться? Поводил его по рингу, пригляделся и вложил все в один удар. Так нет, сидит в тебе эта интеллигентская доброта...
— Почему интеллигентская? — удивился Андрей. — По-моему, нормальная. Трудно мне просто человеку врезать. Я же знаю свою силу...