Черный ворон
Шрифт:
– Что? – спросил Иван.
Рафалович молчал. Таня взяла его за рукав и отвела в маленькую комнату. Он двигался, как робот. Вернувшись в кухню, Таня выдвинула табуретку и села напротив мужа.
– Плохо, – сказала она. – У Елки с Леней вышла какая-то крупная размолвка, не знаю, из-за чего – он молчит. Она хотела отравиться. Еле откачали. Сейчас она в реанимации, без сознания. Но жить будет, слава Богу. Нас в отделение не пустили, даже в саму больницу пришлось через забор лезть... Леня совсем убитый, как неживой – да ты сам видел. Нельзя его бросать сейчас, а то как бы тоже чего не выкинул. Я уже матери его позвонила, сказала, что он у нас.
– Да, дела, – сказал Иван, закурил и, выждав минуту, добавил: – А меня в колхоз посылают. Прямо завтра, с утра. Собраться бы.
Рафалович весь вечер не выходил из комнатки Ивана. Когда к нему обращалась Таня, желая хоть чем-то отвлечь его, он лишь виновато улыбался и чуть слышно говорил:
– Я просто посижу, а? Не сердитесь. Она отнесла ему ужин, накормила Ивана и собрала его в дорогу. На другой день Иван уехал. Таня не стала провожать его, а, подхватив ни мгновения не спавшего и по-прежнему пребывающего в прострации Рафаловича, пешком отправилась по теплому летнему городу на Крестовский в больницу.
И снова пришлось лезть через забор, и снова неприветливая медсестра в справочном категорически отказалась выписать им пропуск в отделение, хотя и сказала, что больная пришла в сознание и переведена из интенсивной терапии в обычную одноместную палату.
– Посещения разрешаются только ближайшим родственникам, – процедила сестра, всем видом показывая, что разговор окончен.
– Я ближайшая, – неожиданно для самой себя выпалила тогда Таня.
Медсестра недоверчиво посмотрела на нее. Вообще-то возможно – приличное импортное платьице, культурная стрижка. Правда, пришибленный еврейчик, который при ней – явно не того круга.
– Фамилия ваша? – спросила медсестра.
– Чернова, – не моргнув глазом, сказала Таня.
– Больной кем приходитесь?
– Жена брата. Чернова Павла Дмитриевича. Рафалович вздрогнул.
– Даже и не знаю, – протянула медсестра. – Документы при вас имеются?
– Нет, – сказала Таня. – А зачем?
– Вот завтра придете с документами, тогда и посмотрим, – решила наконец медсестра. – Тем более что сегодня не впускной день.
Потом было то же, что и накануне. Они вернулись, и Леня тут же забился в Иванов кабинетик. Ужин, который Таня вновь принесла прямо в комнату, он оставил почти нетронутым, ни в какие разговоры с ней не вступал, а только сидел, уставившись в книжку. Перед сном Таня заглянула к нему – книжка была открыта на той же странице, что и полтора часа назад.
– Кончай, – решительно сказала Таня. – Она поправится, обязательно поправится. И все будет хорошо.
Рафалович поднял страдающий взгляд от книжки.
– А если не будет?
– Ну и что? Надо жить дальше.
– Ты так считаешь? – Он криво усмехнулся.
– Только так!
– И повезло же Ваньке-гаду! – внезапно воодушевясь, грохнул он. – Танюша, давай-ка чайку рванем и по койкам! Она улыбнулась.
Наутро они снова потащились в больницу и, перед тем как зайти в справочное, присели на скамеечку в просторном и ухоженном больничном парке, чтобы обсудить, как же все-таки прорваться к Елке.
– Так-так. Рафалович, если не ошибаюсь, – раздался вдруг трескучий и какой-то глумливый голос. Оба вздрогнули и одновременно посмотрели в ту сторону, откуда доносился голос.
Таня впервые видела эту холеную подтянутую даму с желтым щучьим лицом – и эта дама сразу же и активно ей не понравилась.
– Да, он Рафалович, – с вызовом сказала она. – Ну и что?
– А вы помолчите, – сказала дама. – Вас я не знаю, и знать не хочу. К Елене? – обратилась она к Рафаловичу.
– Д-да, – еле слышно пролепетал он. На него было жалко смотреть. – Скажите, как она?
– Вашими молитвами, – с ледяной злобой прошипела дама. – Впрочем, она вполне уже пришла в себя и готова сказать вам пару слов, после чего мы обе надеемся больше никогда вас не видеть.
– Я-п... Я-п... – заикаясь, начал Рафалович. Таня крепко сжала его руку. Дама молчала, испепеляя их обоих ненавидящим взглядом. – Я н-не понимаю, Лидия Тарасовна...
– Так идете? Или что, со страху штаны грязные? Только имейте в виду, что Елена будет говорить только с вами. Или вообще не будет.
– Пойдем, – шепнула Таня. – Вам нужно объясниться. А я подожду тебя у входа.
Они встали и вслед за Лидией Тарасовной направились к терапевтическому корпусу.
Нарядная, веселенькая палата напоминала хороший гостиничный номер. Тихо жужжал кондиционер, навевая прохладу, в углу белел импортный холодильник неведомой марки, на низком полированном серванте стоял большой цветной телевизор, столик, придвинутый к окну, был уставлен вазами с цветами и фруктами, коробками конфет. В дальнем углу, на просторной белой кровати, по шею накрытая ярким цветным покрывалом, лежала маленькая, почти незаметная, прозрачная Елка и молча смотрела на робко вошедшего Рафаловича ясными, осмысленными глазами.
Тихо прикрыв за собой дверь, он сделал один шаг вперед и застыл. Она тоже не шелохнулась и продолжала смотреть на него – спокойно, без каких-либо чувств. Молчание затянулось и стало для него совсем нестерпимым. Он сделал еще шаг.
– Не приближайся, – слабо, но отчетливо произнесла Елка.
– Леночка, я... – сказал он, закашлялся, остановился и начал снова. – Я понимаю, что ты меня ненавидишь...
– Ты не прав, – так же внятно и бесстрастно проговорила Елка. – Я не ненавижу тебя. И не презираю. Я не считаю тебя достойным каких-то чувств, даже таких. Ненавидеть и презирать можно то, что есть. А тебя для меня больше не существует. И я постараюсь забыть, что ты был когда-то.
– Лена, как же так...
– Уходи.
– Я не могу так уйти.
Елка выпростала из-под покрывала руку и нажала на кнопку, расположенную на боковой поверхности тумбочки. Дверь мгновенно распахнулась, и на пороге появилась дюжая и серьезная медсестра в тугом белоснежном халате.
– Прошу на выход, – сказала она. – Больной нельзя волноваться.
Леня дернулся, резко повернул голову к Елке, потом так же резко отвернулся, пожал плечами и вышел, не сказав ни слова.
На ступеньках его ждала Таня.