Черный ворон
Шрифт:
Очень скоро на мужскую половину заглянул один из контролеров и сказал:
– Прошу, товарищи, в зал. Церемония начинается.
Из женских комнат гостей вывела Марина Александровна. Шествие тех, кто дожидался в гардеробе, возглавил второй контролер. По пути в колонны вливалась публика из фойе, просторного, но невысокого.
Зал, куда направлялся нарядный людской поток, напротив, поражал высотой. По стенам ввысь убегали белые колонны, чередуясь с панелями, обтянутыми красным бархатом, и высокими узкими окнами со сложным переплетом. Почти под самым потолком вдоль трех стен тянулся узенький балкон с деревянными перилами. На мягком красном ковре рядами, как в театре, выстроились белые кресла с красными, в тон ковру и панелям, сиденьями. Иван устроился было по соседству с Неприятных в предпоследнем ряду, но Марина Александровна оглянулась на него, сделала выразительные, глаза и быстрым, чуть заметным жестом подозвала к себе.
– Ты что? – прошептала она, когда он к ней приблизился. – Иди за мной.
Она подвела его к самому первому ряду, несколько обособленному от остального зала и состоявшему всего из восьми кресел. Пять мест были заняты.
– Вот, – сказала Марина Александровна, подводя сына к креслам, – свидетеля привела.
– Скажи, какой вымахал! – Навстречу Ивану поднялся Дмитрий Дормидонтович. До сего дня Иван и видел-то отца Павла раза три-четыре, но помнил хорошо – еще бы, мамин начальник, дома только и разговоров. Чернов протянул Ивану руку, и тот, поспешно положив цветы и сверток с подарком на свободное кресло, пожал ее. Неожиданно для Ивана Дмитрий Дормидонтович притянул его к себе и крепко обнял. – Настоящий мужик стал. Как семья, работа? Что жену-то не привел?
– Да она... – начал Иван.
– Ну потом еще поговорим, обязательно, – сказал Дмитрий Дормидонтович и легонько подтолкнул его к следующему креслу.
– Иван Ларин, – констатировала Лидия Тарасовна и, не вставая, протянула руку.
– 3-здравствуйте, – робея, сказал Иван. Следующее кресло занимала ослепительной красоты женщина в длинном темно-вишневом платье с глубоким вырезом, прикрытым газовыми кружевами в тон платью. Она сама поднялась навстречу Ивану и с улыбкой взяла его за руку.
– Уж меня-то вы, конечно, не помните, – проворковала она.
– Отчего же? Вы – Ада Сергеевна, мама Ника... в смысле, Никиты. – В последний раз он видел ее, когда еще учился в школе, но какой шестнадцатилетний мальчишка может забыть такую женщину, даже если это мать одноклассника?
– И Тани, – вновь улыбнувшись, добавила она.
– Да, конечно... Поздравляю вас. – Иван отчего-то смутился.
Значит, все-таки Танька Захаржевская... Молодец Поль, такую урвал! Да он и сам-то разве хуже?
– И вас поздравляю, – сказал он невероятно представительному седовласому мужчине с благородным, барским лицом, сидевшим сразу за Адой Сергеевной.
Мужчина легко, совсем по-молодому встал и крепко пожал Ивану руку.
– Благодарю вас, мой юный и симпатичный друг, хотя мы едва ли знакомы... Николай Николаевич, старинный друг дома. Заменяю, так сказать, на этом торжестве занедужившего Всеволода Ивановича.
– Иван Ларин, – с легким поклоном представился Иван, как бы по аналогии ощутивший себя рядом с понравившимся ему Николаем Николаевичем человеком светским и раскованным.
– Анджела, – тоненьким кокетливым голоском отозвалась обладательница крайнего кресла, хорошенькая пухленькая блондинка с поразительно высокой грудью, подчеркнутой серебристым облегающим платьем. – Начинающая актриса. Она хихикнула. .
– В каком театре я вас видел? – наклонив голову, спросил Иван.
Она еще раз хихикнула и отвела от него взгляд, на прощание подмигнув ему. Или только показалось?
– Иван, иди сюда, – сказала Марина Александровна. – Начинается.
На том конце зала, куда были обращены кресла, почти во всю ширину тянулся не то длинный стол, не то коллективная трибуна, покрытая красной скатертью. Позади, на красной панели между двумя высокими окнами вровень с их верхним краем, был закреплен большой мозаичный герб РСФСР. Справа, перпендикулярно столу и рядам кресел стоял сравнительно небольшой белый столик на гнутых ножках. За ним сидела ухоженная дама средних лет, положив перед собой кожаную папку.
Тихо-тихо заиграла музыка и тут же стала набирать громкость и темп.
«Это не Мендельсон, – подумал Иван. – Ужасно знакомое. „Танец с саблями“, что ли? Нет, „Гимн великому городу“, конечно».
Он сообразил, что играет не магнитофон, а живые музыканты в боковой ложе за барьерчиком, и дирижирует оркестром настоящий дирижер в сером фраке.
В этот момент у стола как из-под земли выросла дородная женщина, похожая на Екатерину Великую, в алом платье, с голубой атласной лентой через плечо и с голубыми же волосами. Все дружно встали. И в ту же секунду плавно раскрылись боковые двери слева, и в зал медленно, торжественно вошел бледный Павел в темном костюме, элегантный, как Ален Делон, ведя под руку...
Иван, собственно, и не заметил, как одета невеста. Что-то стукнуло у него в самом центре груди, и зал поплыл перед глазами. Четко он видел только-ослепительную, сверкающую, переливающуюся белизну, увенчанную столь же ослепительным красно-золотым сиянием и сбоку, периферийно – высокую темную фигуру Павла.
Под вспышки фотоаппаратов новобрачные не спеша прошли к центру пространства перед креслами, остановились напротив женщины в алом и повернулись к ней лицом.
Музыка смолкла.
– Дорогие Татьяна Всеволодовна и Павел Дмитриевич, – зычным голосом начала женщина.
Ивану довелось побывать, в общей сложности, на пяти-шести бракосочетаниях – в основном сокурсников, да еще Нельки, подруги жены, которая полгода назад вышла замуж за лысого прораба Владимира Николаевича. Церемонии проходили то во Дворце на Петра Лаврова (антураж, «широкая нога», шампанское, заказные «Волги» с ленточками – зато ощущение конвейера, вереницы брачую-щихся, толпы родственников и друзей, оклики готовых сорваться в истерику служительниц: «жених Иванов!», «невеста Петрова!», случается путаница с именами, с фотографиями, с документами), то, как у них с Таней, в районном загсе (не так пышно, зато спокойно, уважительно, без конвейера – правда, женихи и невесты чаще за тридцать, редко кто по первому разу, многие с детьми, а то и внуками). Речи, однако, произносятся везде одинаковые. Здесь же «ритуалыцица» произносила текст явно нестандартный и, несмотря на всю вышколенность, заметно волновалась:
– ...и наш великий город имеет полное право гордиться, что именно здесь, на этих берегах, появились на свет, выросли и обрели друг друга наши замечательные молодожены, не побоюсь этого слова, лучшие из лучших, двигатели двигателей, как сказал великий Чернышевский: прекрасный спортсмен, мужественный первопроходец, выдающийся ученый Павел, сочетающий в себе все лучшие качества, которые подразумевает слово «мужчина», и ослепительно прекрасная Татьяна, словно бы сошедшая к нам с нетленных полотен великих мастеров и воплощающая дух вечной женственности...