Черный ворон
Шрифт:
Павел зевнул и протянул здоровую руку, желая погасить свет, и в этот миг тихо раскрылась дверь, и в палату к раненому герою проскользнула Кэтрин... то есть, конечно, Варя. Она окинула комнату быстрым взглядом, приложила палец к губам и, скинув босоножки, начала расстегивать белый накрахмаленный халат. Под халатом была желтая маечка с коротким рукавом и цветные трусики типа пляжных. Для Павловой «стоеросовой дубины» этого оказалось более чем достаточно.
Плавно изгибаясь, Варя подошла к кровати, откинула легкое покрывало, положила поудобнее ноги Павла, одна из которых была еще в гипсе и на отвесе, и аккуратно, сноровисто оседлала его пылающие чресла. .
– А-а, – тихо сказал Павел. ....
– Т-с-с, – отозвалась Варя, бережно вправляя его в себя...
...Он лежал мокрый, засыпающий, счастливый. Она стояла возле кровати на коленях и утирала его лоб влажным, прохладным полотенцем.
– Я люблю тебя, – прошептал он. Варя уткнулась лицом в его голый живот и разрыдалась.
Нет никакой нужды описывать этапы выздоровления Павла – все у него протекало примерно так, как и у других молодых и здоровых людей, перенесших подобные травмы. Было одно лишь отличие, правда, такое, которое напрочь меняло суть дела: рядом с ним почти неизменно была Варя, его новое, нечаянное счастье.
Пошла седьмая неделя его пребывания в больнице. Уже давно сняли тугой корсет с заживших ребер, еще раньше исчез гипсовый ошейник. Под панцирем оставалась только левая нога, и то лишь на голеностопе. Он не нуждался уже ни в кресле-каталке, ни в костыле, в прогулках ему помогали только палочка, да верное Варино плечо. Все светлое время дня, свободное от процедур и врачебных осмотров, они проводили в чудесном саду, в тени высоких сосен и чинар, любуясь на яркие пятна роз, на белые лилии в, искусственном водоеме, неестественно громадные лотосы и гинкго, но чаще – друг на друга. Они разговаривали мало, но им не было скучно и без разговоров.
Из дома не приходило никаких вестей. Павел, возненавидевший эпистолярный жанр еще с пионерских лагерей, не придавал этому никакого значения: было бы что-то важное, сообщили бы. К тому же лето, отдыхают люди.
Погода отличалась блаженным однообразием. Здесь, в предгорьях, а тем более на тенистой, зеленой земле стационара, мало ощущалась гнетущая жара среднеазиатского лета. Чистое безоблачное небо по ночам озарялось большими звездами, легкий ветерок шелестел жесткими листьями чинар. В просторной, с размахом отстроенной столовой, куда Павел давно уже ходил самостоятельно, наряду с обильными закусками и аппетитными горячими блюдами, не переводились роскошные фрукты – желтые прозрачные дыни; сказочный, по питерским понятиям, виноград, черный, белый, розовый; сочные персики – обычные и лысые, которые за границей называют нектаринами; инжир и груши. Павел поправился на три килограмма, а если бы не Варя, то набрал бы, пожалуй, и все десять. Сама собой перенялась местная привычка спать после обеда, в часы зноя. Боли его уже не мучили, немного больно было ступать на левую ногу, да по временам сильно чесалось под гипсом – и все. В остальном Павел был счастлив совершенно. Не думалось даже о науке, о погибших вместе с четырьмя людьми бесценных образцах. Кожаный мешочек с алмазами лежал в нижнем ящике тумбочки, временно забытый.
К нему вернулся крепкий безмятежный сон (в первое время он мог уснуть только с помощью мощных снотворных уколов). Павел начал делать утреннюю гимнастику – правда, пока без обычных нагрузочных упражнений для ног. По вечерам ходил с Варей в местный кинозал, читал книги, выбор которых в библиотеке был весьма неплох, а пару раз даже наведался на преферанс к соседям-отдыхающим. Да он и сам, пожалуй, из «больного» перешел в категорию «отдыхающего». И славно!
IX
Павел не без труда дотащился до своей комнаты. Какой плов, какой виноград – как говорят на здешних базарах, «половина сахар, половина мед»! Наскоро ополоснув лицо и руки, он прислонил к стулу палку, не снимая тренировочных штанов, рухнул на кровать и почти мгновенно заснул.
Нежное прикосновение к щеке напомнило ему, только начинающему просыпаться, те первые мгновения, когда он пришел в себя после катастрофы. Он вздрогнул, но тут же успокоился – это уже было, было и прошло, теперь все не так, все хорошо...
– Это ты... – разнеженно простонал он. Ноздри его затрепетали, почуяв запах – изысканный, манящий, новый, но при этом мучительно знакомый. И еще не разжав веки, не услышав голоса, он догадался, что...
– Я. Ты еще не забыл меня?
Павел резко раскрыл глаза, моргнул, закрыл и снова открыл. Таня. Таня Захаржевская, медно-золотая богиня из прошлой жизни.
Павел сел.
– Таня? Ты? Здесь? Откуда?
– Извини. Мне давно следовало бы прилететь. Но я ничего не знала. Позвонила Лидии Тарасовне узнать, когда ты возвращаешься, – и вот... Как ты?
– Хорошо. Теперь уже хорошо.
– Я рада. Вообще-то Лидия Тарасовна сказала мне, что ты идешь на поправку. Ей сообщают.
– Кто?.. Хотя какой же я осел, конечно, сообщают. Как ты?
– Нормально, как видишь.
– Да... Как дома?
– Дома? Дома не особенно хорошо... Не хотели тебя тревожить, пока ты еще был слаб.
– Что? Что такое?
– Сначала сильно болела Елка. Отравление. Съела что-нибудь не то, наверное. Но сейчас она здорова. Потом было плохо с сердцем у Дмитрия Дормидонтовича...
– Отец... – упавшим голосом сказал Павел.
– Опасности уже нет. Со дня на день его должны перевести из больницы в санаторий. Я его видела. Он держится молодцом, просил поцеловать тебя.
Павел облегченно выдохнул, но не шевельнулся навстречу Тане.
– Ты тоже очень неплохо выглядишь, – спокойно продолжала Таня. – Я ожидала, что ты будешь еще в гипсе, неподвижный. Готовилась тебя выхаживать. Но, видно, не понадобится.
– Не понадобится, – подтвердил Павел и отвел взгляд.
– Ну ладно, – сказала Таня и поднялась со стула. Она взяла его руку, пожала и выпустила. – Я пошла. Увидимся за ужином.
– То есть куда пошла? За каким ужином? – недоуменно спросил Павел.
– Я ведь тут рядышком остановилась, на правительственной даче, вечером забегу. Думала задержаться на недельку-другую, но раз тут во мне надобности нет, я, наверное, улечу денька через три. Полагаю, на осмотр местных достопримечательностей этого хватит.
И Таня направилась к выходу.
– Стой! – срывающимся голосом окликнул ее Павел. – Сядь, мне нужно кое-что сказать тебе... Выслушай меня, умоляю. Понимаешь, я, сам того не желая, оказался перед тобой подлецом... Я встретил женщину...