Черный ворон
Шрифт:
Однако же предаваться гневу, даже наедине с собой – роскошь непозволительная. Надо спокойно все обдумать и действовать осторожно, грамотно. Дело здесь тонкое, деликатное, малейший просчет – и мимо кассы...
В эту номенклатурную, закрытую для простого люда южную больничку Таня проникла без труда: несколько предварительных звоночков организационного свойства – и ее с почетом встретили прямо на раскаленном летном поле, мигом домчали сюда, в прохладу предгорий, определили на совминовскую дачу в двух шагах от правительственного стационара, в неплохой номер с кондиционером, окнами в тенистый парк. А главное, без проволочек организовали доверительную беседу с главврачом, лысым степенным таджиком. Так что, еще не входя в палату к Павлу, она уже знала все – про аварию на Памирском тракте, происшедшую в тот же день, что и ее инцидент на подмосковной даче, про крайне тяжелое состояние, в котором Павел был доставлен сюда, про самоотверженную борьбу, которую вел за его жизнь и здоровье коллектив в целом и медицинская сестра Варвара Гречук в частности...
И то, что после первых радостных минут встречи поведал ей, пряча глаза, выздоравливающий Павел, про свою новую и пылкую любовь, врасплох ее не застигло, и линию поведения в этой ситуации она определила совершенно правильную. Благородство и мудрость. Пусть теперь мучается, сопоставляет, делает окончательный выбор. Она поможет ему выбрать правильно, но об этой помощи он догадываться не должен...
Варя появилась только вечером – астеническая костлявая блондинка не первой молодости в нелепом сереньком жакете. Не без этакого провинциально-романтического шарма, но в целом, конечно, крыска. Тонкие, нервные пальцы. Должно быть, неплоха в постели. Немногого же мужикам надо!
Ужинали они втроем, засиделись в холле, болтая ни о чем. От Таниного внимания не укрылась игра чувств на лице Павла, его взгляд, который он исподволь переводил то на нее, то на Варю. Сравнивает.
Потом она отправила Павла спать, а Варю затащила сначала в беседку, а потом, после надлежащей предварительной обработки – в свою комнату на правительственной даче, где и начала колоть по полной программе при помощи ласково-сестринских интонаций, швейцарского растворимого кофейку и как нельзя кстати пришедшейся бутылочки ирландского сливочного ликера «Бейлиз». Варенька разомлела, пошла пятнами и разоткровенничалась. В числе прочего Таня узнала, что Варе двадцать семь лет, что она – вдова гражданского летчика, умершего страшной и медленной смертью после жуткой аварии, оставив на ней двух мальчишек и старика-отца...
Стоп. Вот тут-то и проскользнуло в Барином рассказе нечто интересное... Нет, уже позже, после четвертой рюмочки, когда она вконец размякла, пустила слезу и стала лепетать про то, как сама не верит своему счастью, какого потрясающего человека она обрела в лице Павла.
– Что, скажи мне, что он во мне нашел?! – Всей душой разделяя Варино недоумение, Таня, тем не менее, ласково покачала головой и издала соответствующие моменту воркующий звук – зря, мол, на себя наговариваешь, героическая ты моя. А Варя всхлипнула и продолжала: – Некрасивая, старше его, необразованная, с судимостью...
Ну и так далее. Судимость больше не упоминалась ни разу. Видно, сгоряча вырвалось – у таких все сгоряча. Надо надеяться, Павлу про этот факт биографии любимой женщины ничего не известно, а у Тани, естественно, хватило ума в разговоре эту тему не педалировать. Но узнать все основательно, какая судимость, когда, за что. Ошибки буйного отрочества, какой-нибудь шахер-махер с медикаментами, с бельем, продуктами... Нет, вряд ли, не тот тип, да и не держали бы ее тогда в таком-то месте. Или скрыла? Ага, здесь скроешь, и опять же типаж не тот, чтоб скрывать. Тут что-нибудь страстное, с сильно смягчающими обстоятельствами. Может, из сострадания мужа своего безнадежного порешила? Впрочем, что гадать, когда можно узнать наверняка. Информацию нужно подтвердить, конкретизировать, найти ей грамотное применение...
И злость на Варю моментально прошла. Теперь ее, бедняжку, только пожалеть остается.
Павел досмотрел программу до «Не забудьте выключить телевизор», помылся, лег, раскрыл «Прощай, оружие», но через несколько минут отложил. Хемингуэй был уже, что называется, не в цвет. Сейчас бы больше подошло... Нет, конечно, ничего бы не подошло. Самому надо разобраться, мужик все-таки.
...Голубые глаза светились любовью, нежностью, обожанием, возносили на пьедестал. В золотистых искрились веселая мудрость, добродушие, немного насмешливого лукавства и еще какая-то неуловимая и жутко притягательная чертовщинка... «Ты свободен, дурачок, – говорили эти глаза. – Что, страшно?»
Да ни капельки не страшно! Ничего в этом мире не страшно – страшно только совесть потерять...
И тут все сразу встало на места. Таня, ах, какая же ты умница, Таня! «Разве ты клялся мне в вечной любви? Разве я приняла твои клятвы?» – так, кажется, сказала она. А ведь сколько признаний, сколько заверений и клятв было у них с Варей! Есть категорическое «надо», жесткий стержень, скрепляющий зыбкий и неустойчивый мир – обязательства надо выполнять. Отвернувшись от Вари, он предаст полностью вверившегося ему человека, предаст любовь, предаст самого себя и больше не сможет уважать себя. Отказавшись же от Тани... А вот и не отказавшись – разве она не останется с ним надежным, верным, все понимающим другом? Наоборот, если он сейчас бросит Варю и устремится за Таней, он потеряет и ее – вряд ли она примет того, кого не сможет уважать... Все. Решено... Спасибо тебе, Таня, Танечка...
И с этим именем на губах Павел заснул. С ним же и проснулся – у постели стояла она, свежая, веселая, благоухающая вчерашними духами, несказанно прекрасная в своем бежевом «сафари».
– Вставай, Большой Брат, – сказала она, скаля белоснежные зубы. – Завтрак проспишь.
– А ты? – спросил он, протирая глаза.
– А я уже позавтракала. И зашла попрощаться.
– Как попрощаться? – У Павла запершило в горле.
– Лично. Сейчас за мной заедут коллеги отца. Поездим по городу и окрестностям, поужинаем у академика Силуянова – тоска, конечно, я почти никого не знаю, но что поделаешь? Светскими обязанностями пренебрегать нельзя. Вернусь только ночью за вещичками – завтра, рано утром, уезжаю на экскурсию, в Самарканд и Бухару. Надо ведь воспользоваться случаем – когда еще в эти края попаду? А оттуда прямо на самолет и домой.
– А как же я?
– Хватит уже! – резко сказала Таня. – Сам же прекрасно понимаешь, что мне здесь делать нечего ни с какой точки зрения.
– Да, – сказал он. – Извини. Это я просто еще не проснулся.
Таня отошла к окну и закурила.
– Одевайся. Я не смотрю.
Он бодро встал, тут же скривился от боли – неосторожно ступил на больную ногу – и стал, уже осмысленно и осторожно, двигаться к ванной.
– Как Варя? – спросил он, помывшись и застегивая рубашку.
– Наверное, спит еще. Мы до половины пятого проговорили.
– И что?
Она повернулась и внимательно посмотрела на него.
– Помнишь, я говорила тебе, что поделюсь своими наблюдениями только в исключительном случае?
Павел кивнул.
– Так вот, исключительного случая я не усматриваю.
– Понятно. – Павел опустил голову, нагнулся и стал понуро застегивать сандалию на здоровой ноге.
Таня не спускала с него глаз. Он выпрямился, посмотрел на нее и сказал хрипло:
– Дай закурить.
– После завтрака получишь всю пачку" – сказала она и, подойдя к тумбочке, забросила сигареты в ящик. – По-моему, ты хотел сказать что-то другое.