Черный замок Ольшанский
Шрифт:
— Кто там? — спросила фигура, и я узнал ксендза. — А-а, это вы?.. Каким образом вы здесь?..
Я указал рукой на лаз.
— Зачем же вы так? Я мог бы показать ход. И было бы удобнее.
— Извините, дети сказали, что второго хода нет.
— И напрасно сказали. Ну, хорошо, дети, идите, играйте.
Он указал им на потайную дверь, но мальчишки уже шмыгнули в лаз.
— Кабы мне их ловкость, — улыбнулся ксендз.
— Ее у вас и теперь хватает.
— Нет. Для некоторых вещей уже нет. Здесь, под костелом, да и под замком, целая система ходов. Говорят, есть и ход, который соединяет костел и замок. В некоторые из них я не рискую ходить. Очень редко не хватает смелости. Чаще — ловкости. Хотите, я вам некоторые покажу?
— Почему же, охотно. — Я подумал, что, может, это в чем-то поможет моим поискам.
— Тогда пойдемте.
Я протиснулся за ним в дыру. Это была какая-то костельная пристройка (я плохо разбираюсь в этой топографии). Жихович отомкнул низкую дверь, и глазам открылся неширокий коридор с низким сводчатым потолком. Это было похоже на пещеры Киевской лавры. Только вокруг был дикий камень, а не сцементированный песок.
— И долго он тянется? — Казалось, мы прошли уже метров сто пятьдесят, и конца этому не было видно.
— До конца не доходил. Здесь есть и иные ходы, боковые, но я их не знаю. И никто не знает. Здесь во время татарского набега, где-то в тысяча пятисотом, что ли, году скрывалось все население Ольшан и окольных деревень.
— Так что, катакомбы старше костела?
— Неизмеримо старше.
Я шел впереди. Вдруг я почувствовал словно бы веяние чего-то по лицу. Пламя свечи затрепетало, тени замелькали по камням.
— Осторожно!
В тот самый момент я поскользнулся, почувствовал, что падаю, и вдруг ощутил невероятной силы толчок в спину. Такой, что я взлетел на воздух, наверное, на метр, подержался так, а потом не очень мягко приземлился в пыль, чувствуя, что ступни мои висят над пустотой.
— Езус-Мария! Матка боска Остробрамска! Матка боска Бытеньска [111] .
— Что это было?
— Колодец. Я ведь говорил — осторожно.
Я действительно едва перепрыгнул, благодаря толчку ксендза, круглый черный провал в полу. А может…
— И почему вы поскользнулись? Ну так и есть… — Он поднял свечу вверх. — Колония летучих мышей! Видите, за зиму какой блин на полу получился.
Он свесился и провис, глядя вниз. Потом взял камушек и бросил в черную пропасть. Через неисчислимые столетия оттуда донеслось будто бы звонко и в то же время будто бы и глухо: «глок». Тут мы оба, если об этом можно судить при свече, побелели.
111
Чудотворная икона божьей матери из Бытеня (1470 г.). Теперь в Жировицах (?). Иконы давно чтимые и католическими и православными верующими в Белоруссии.
Следующие минуты шли молча. Кое-где в стенах встречались зарешеченные отверстия под ржавыми замками.
— Ключи у кого?
— У меня, — сказал ксендз. — И от замковых ходов тоже. У меня и у Мультана. Дети повадились лазить. Чтобы который сорванец не свалился, решили закрыть. Хорошо вам у него? Хотя почему бы и нет? Человек он добрый, спокойный. Потомственный страж. От прапрадеда, а может, и раньше.
…Когда мы напрямик через пресбитерий [112] пошли к выходу, органист в пустом костеле снова играл что-то похожее на «Бычка» [113] .
112
Пресбитерий — хор, пространство костела, предназначенное для духовенства. Обычно отделен от главной части храма возвышением и балюстрадой (греч.).
113
Белорусский народный танец.
— Что это он?
— Я же ведь вам рассказывал. Однажды во время службы он и «Левониху» оторвал.
— И ничего ему?..
— Держу. Я ведь вам говорил: мастер на все руки. Здесь и органиста найти трудно, а этот… еще и часы костельные отремонтировал, и календарь на них — и солнечный, и лунный.
Мы медленно шли к замку. А я все не мог избавиться от мысли, почему он хотел убить меня. А может, я и в самом деле поскользнулся? Тогда что означали слова Вечерки? Знает что-то или просто пьяная болтовня?
— Ходят слухи, что вы что-то ищете? — спросил ксендз. — И будто бы вам в руки попала какая-то шифровка?
«Ясно. Все та злосчастная болтовня в машине по дороге в Езно».
Кое-как, в самых общих чертах, я рассказал ему о самом незначительном из того, что знал сам, особенно напирая на то, что ничего не расшифровал, так как мне неизвестен предмет, вокруг которого нужно эту ленту наматывать.
— Зная математику, это не так трудно, — удивил он меня, а потом еще добавил: — Литорею пробовали? А может, соединить ее с Кеплеровским принципом?
«Почему он мне сейчас помогает? — подумал я. — Что за человек? Откуда?» А он, словно угадывая мои мысли, вдруг сказал:
— Вы можете думать что угодно о том, что здесь происходило лет триста тому назад. Это и дурню неизвестно. А вот что творилось здесь на нашей памяти? Это распутать! Тогда, возможно, и тайна нашего провала всплыла бы.
— Ну, а если бы и раскрыли провокатора? Что тогда бы вы сделали?
— Христос говорил, что врагам надо прощать не до семи раз, а до семижды семи…
— И вы?
— Я, к счастью, не Христос. И даже не самый лучший из его слуг.
— Это как понимать?..
— Если бы властей рядом не было — кишки мотал бы, — вдруг сквозь зубы процедил ксендз. — За мою последнюю… Мне можно. Я — кровожадный. Я — рука Ватикана.
И я понял: этот действительно наматывал бы кишки. Не «рукой Ватикана», а своей, вот этой, способной на все. При воспоминании о друзьях и о любви, которая погибла где-то в подвалах СС и СД — кто знает?
Я ушел от него в самых растрепанных чувствах. Наши романтики прошлого столетия сказали бы, что грозные «тени, ангелы ночные» кружили над моей головой. Почему книга? Зачем две смерти? Почему четыреста убитых в войну? Каменные глыбы мне на голову? Ксендз над колодцем? Банды Бовбеля и Кулеша? Лопотуха? Бессмысленная болтовня про тени и какие-то страшные яйца?..
Тени, ангелы ночные. Кошмарный, безжалостный мир.
Я не знал, что все это — розовая детская сказка по сравнению с тем, что меня ожидало.
ЧАСТЬ II. Катакомбы, мрак, огонь
ГЛАВА I, в которой никто из «трех мушкетеров» почти ничего не знает, а тот, кто знает, не может рассказать
Май был таким, что если бы таких не бывало на земле, его бы стоило выдумать. Ночами несколько раз ласково шептались с крышами теплые, как будто парные дожди. По утрам земля курилась добрым паром через многочисленные густые ростки, а на травах висели подвески из росы: сделаешь шаг — и вдруг засверкает, заиграет, сделаешь второй — и уже в других местах вспыхивают маленькие оранжево-зеленые солнца.