Черный завет. Книга 2
Шрифт:
— Так и работать будет также: как ни то и ни другое. Поэтому и прошу за него, как за девок.
— Три золотых? — усмехнулся юноша.
Протас отрицательно покачал головой.
— Три золотых — только за нее. За остальных как положено, по тридцать серебрянок за рабыню. Парень тоже столько стоит. Только поторопитесь. Три золотых — это было вчера. Сегодня я за четыре сговорился, покупатель после вас придет.
Юноша быстро взглянул на Протаса и отвернулся.
Меж тем шаман, тяжело опираясь на палку, подошел к повозке. Роксана за время короткого разговора не двинулась с места: как сидела у прутьев, так и осталась сидеть — шаман не произвел на нее впечатления.
Старик сжал пальцами прутья и глаза их встретились. Осторожный как у шакала взгляд проник Роксане в душу. Холодный ветер севера остудил сердце. Ей вдруг захотелось придвинуться ближе к прутьям, чтобы не дай Свет, не упустить драгоценный как влага в жаркий день взгляд старца. Сердце гулко стучало, пуская кровь по новому кругу. Казалось, единственное, что поддерживало жизнь — нить, что связала их с шаманом, именно через нее вливалась та сила, что заставляла сердце биться.
Век бы так сидела, ловя отблеск природной силы, что исходила от старца, только перед глазами одна за другой встали страшные картины будущей жизни: дни, лишенные живительных лучей Гелиона, ночи, где свирепствует северный ветер, несущий снежную пыль, дым от костра, разъедающий глаза. И среди этого кошмара, лишенного света, русоволосая девушка — безропотно выполняющая любую прихоть шамана.
Дернувшись, словно стрела попала ей в грудь, Роксана отшатнулась. Открытый рот еще жадно ловил ускользающий воздух. Девушка заставила себя отвести взгляд, заранее смиряясь с тем, что возможно, сердце после этого разорвется в груди.
Однако случилось странное. Глаза у шамана расширились. Мутный взгляд остановился. Он пошатнулся, словно лишился того, что связывало его с внешним миром. Губы его затряслись. Как осенние листья на ветру затрепетали разноцветные лоскуты на его одежде.
Юноша, заподозрив неладное, бросился к старику и успел подхватить обессиленное тело.
— Плохо стало старику. Старость радует лишь огонь, что пожирает кости, — оправдывался юноша, в то время как его отец, подняв старика как куль с зерном, не сказав ни слова, понес его к воротам. Исчезающую за забором троицу провожали недоуменные взгляды Протаса и рабов.
С того дня жизнь покатилась, как снежный ком под гору, увлекая за собой нарастающую тревогу. Каждый день приходили покупатели, но объявленная за Роксану цена отпугивала всех. Уводили других рабынь и девушка провожала их беспокойным взглядом. Судя по всему, недалек тот день, когда она останется одна — на пару с Леоном, который также не пользовался спросом. Не за горами ярмарка, когда ей суждено взойти на помост, где вполне возможно ее разденут догола, на потребу ликующей публике.
Скоро купили Иринию. Перед тем как покинуть клетку, она порывисто сжала Роксане руку, шепнув на ухо "держись".
И Роксана держалась как могла.
Кочевников разбирали охотно. В числе последних продали бьющегося в истерике Фагран-дэя. С петлей на шее, связанного по рукам и ногам, с кляпом во рту, его перекинули через седло тут же присмиревшего коня и увезли.
Кого торг не коснулся, так это Ханаан-дэя. Главарь разбойников, памятуя о том, сколько он заработал на свирепом кочевнике после случайного поединка, на продажу его не выставлял. Роксана не знала, как им удалось договориться, но каждый вечер Корнил открывал клетку и выпускал Ханаан-дэя. Связанного, под надежной охраной его уводили со двора. Кочевника снова побрили наголо, по-прежнему тонкой полоской змеились усы, сливаясь с тщательно выстриженной бородкой. Он стал есть — и еда его заметно отличалась от той, чем приходилось довольствоваться Роксане. Кроме того, поймав как-то пронзительный взгляд черных глаз, девушка с удивлением поняла, что хозяин изменился не только внешне, перелом случился и с его духовным самочувствием. Его глаза потеряли равнодушие и отстраненность, в них появился тайный смысл.
Леон чаще всего спал, когда кочевника водворяли обратно, но измученная бессонницей Роксана всегда дожидалась его прихода. Она давно догадалась, куда выводили его по ночам. Несмотря на свежие синяки и ссадины, заметные при свете дня, девушка могла с уверенностью сказать — то было шествие победителя.
Настал день, когда единственным, кто разделил ее одиночество в прежде переполненной повозке, стал Леон. Суровых северян отпугивало то, что несмотря на заявленные семнадцать лет, тот не обладал достоинствами, присущими мужчине.
Душными вечерами, когда затхлый воздух двора, со всех сторон окруженного высоким забором, не тревожили порывы свежего ветра, Роксана тоскливо провожала очередной день, не принесший перемен.
Накануне ярмарки Протас привел покупателя. Огромный северянин, утопающий в медвежьей шкуре, ввалился во двор. К терпкому звериному духу примешивался запах перегара. Роксане некуда было от него деться: ее вытолкнули из повозки во двор. Северянин придирчиво ощупал ее с ног до головы. Она терпеливо снесла все: покрытые шерстью руки, липкими змеями ползавшие по ее телу, запах перегара, от которого трудно было дышать. Но порывавшийся заглянуть ей в зубы северянин в последний момент одумался. Она так на него глянула, что даже пьяный он понял: не следует класть ей пальцы в рот — откусит.
— Три золотых за эту — много, — отрезал северянин, напоследок дернув ее за косу так, что девушка едва удержалась на ногах.
— Может, и договоримся, — Протас оглядел Роксану, будто видел в первый раз. — Твоя цена?
— Пятьдесят серебрянок — все, что могу дать. Худая больно, люблю других, — северянин шумно дышал, как бык перед случкой и в глазах буйно цвела похоть.
— Один золотой — моя цена, — быстро сдался Протас.
Роксана с трудом сдержала вздох. Такая уступчивость могла означать лишь одно — Протас нашел самого свирепого человека среди покупателей и теперь с чувством выполненного долга готов передать ее с рук на руки.
— Завтра ярмарка, — северянин дохнул на Роксану. — Цена упадет — рабов много. Пятьдесят серебрянок. Деньги сейчас.
— Один золотой, — нахмурился Протас. Видно некстати проснулся в нем кроме злорадства и торговый интерес, которым так славились разбойники.
— Пятьдесят — и ни серебрянкой больше. Думай до завтра. Надумаешь — зови.
Протас угрюмо смотрел ему вслед. В нем боролись два чувства. Для Роксаны так и осталось неизвестным, которое из них одержало победу, потому что "завтра" для нее так и не наступило.
6
В воздухе, где неразличимы земля и небо, на выступающем из тумана камне сидела чернокожая обнаженная женщина. Роксана с неудовольствием отметила, что тонкие руки совершенно лишены хрупкости — под гладкой кожей угадывались мышцы. Черные пальцы, увенчанные кроваво-красными ногтями бездумно царапали камень. Вот женщина посмотрела прямо перед собой и белые змеи волос упали на плечи. Потом она легко поднялась и пошла прямо к Роксане — туман клубился у ее ног.
— Вот и встретились. Кто бы мог подумать, — хриплый голос будил забытый страх. Черные глаза без белков были лишены смысла.