Черти-Ангелы
Шрифт:
Домой возвращались пешком через полгорода. Взахлёб рассказывали друг друг свои чувства, заново переживали этот миг. Усталость? – ни капли! Что – расстояние для тела, когда в душе и сердце – эйфория?! И мне теперь, как отцу, останутся кайфовые воспоминания!
14 июня.
Тут новость за новостью, скажу я тебе, Дневничок. Первая. Мы с Алинкой устроились на работу. Санитарками. На станцию переливания крови. Полы моем, в процедурках – всё, пробирки с колбами. Это – фу, самое противное! Кровь, плазма – беее, нашатырь кругом. Мне больше нравится в гардеробе – тапки, халат выдал, талончики в столовку. А доноры от них часто отказываются,
Вторая весть. Вадик же тоже ходил с нами «вконцерт», на Цоя. Я смотрю, он удачно вписался в нашу компашу и покидать её не собирается. Зачем ему это? Я догадываюсь вроде. Но в то же время верится с трудом. И думать не хочется, гоню мысли прочь, а они возвращаются, словно неваляшка – трынь-трынь – и на месте. Мне неловко, вдруг я вообразила себе чёрте чё, и приятно одновременно, льстит. Такой взрослый парень, а на тебе!
Ой, не надо, не надо, Дневник. Я помню. Помню. Он и с Леной, сестрой гулял – так расстались без обид. Женится вроде – уж сколько времени прошло, и где свадьба? А тот, «кто сидит в пруду» давно не страшен Крошке Еноту, то есть мне. Сам понимаешь, о ком я сейчас и о чём.
Я не унижусь пред тобою;
Ни твой привет, ни твой укор
Не властны над моей душою.
Знай: мы чужие с этих пор…*».
Ростов расцвёл платьями, яркими тентами уличных кафе, рассыпал бисер жёлтых бочек с квасом. Манил качелями на Левбердоне и прогулками на теплоходах. Автоматы с газировкой призывно урчали. По три копейки с сиропом, по одной – без. И тётя Рая с выпечкой у гостиницы «Московская» перешла с синих теней на веках – на зелёные перламутровые.
Лето! Гуляли каждый вечер почти, и всё с приключениями. Задавал им вектор тот же самый неугомонный Сашка. То ему скучно просто так в кино сидеть. Там, на экране, Зита и Гита страдает, или Митхун Чакробарти танцует, страдая, весь из себя в полосатых гетрах, блестящий от люрекса и слёз, а у нас пацан зевает. А после, отзевавши как завопит, передразнивая Раису: «Беляши, беляши горячие, налетай, не скупись, будет самой лучшей жизь!». Зал шикал. Зал возмущался. Сашка продолжал, давая ценные советы «ну хто ж так бьёт, тетеря!» и нам казалось, что индийский хулиган вздрагивал и недоумённо озирался – где ему кричат? Нас выгоняли с сеанса, а мы закатывались от смеха. То у Сашки беда: поругался со своей девчонкой. Поехали, помирите, а, ребзя? Куда? Да тут рядом. Три дня лесом, два дня полем, в новостройки. Время одиннадцать, транспорт уже не ходит, в такси все не поместимся, значит – пешком. По дороге нас догнал одинокий троллейбус с табличкой «до депо».
Вадим на светофоре постучал в дверь:
– Эй, друг, подвези!
И ведь поехали, не веря своему счастью. В пустом троллейбусе, с ветерком, с песнями. Выгрузились на остановке, индейцами прокрались под кусты заветной пятиэтажки и ну орать: «Зо-я! Зо-я! Выходи!» – пьяные от веселья, юности. Пьяные без вина. Лёшка запел. Вадим засвистел. Мы с Алинкой уши закрыли, а сами глазами по улице шарили, пути отхода искали. Боялись, что как вызовут сейчас люди наряд, будет нам и Зоя, и серенады. Сашкина невеста спустилась от греха подальше, благо без родителей. Помирили, ура! В общем, не июнь, а мама – анархия, папа – стакан портвейна!
«24 июня. 23-00.
Только что вернулась, Дневничок! Из деревни, да. Из Донского, прикинь? Вчера поехала. Всё-таки. Аж не верится. Но отец пристал, надо помочь, надо помочь. Да и по Лене соскучилась, по племяшкам! Мы как дали стране угля – сорнякам прикурить, а «колораду» просраться, а потом. Потом на дискач ходила. Угадай, с кем? Да я и не собиралась, туда идти честно-пречестно. Но встретила…», – я не дописала: раздался длиннющий звонок в дверь. Подскочила от испуга, уронила ручку. Папа – на сутках, Алинка – на свидании. Брат с Машкой уже уехали. Кто бы это мог быть, так поздно?
– Так вот как городские девчонки живут. А чё одна? – мне показалось, что Вадим заполнил собой и лестничную площадку, и коридор. Я растерянно замычала, но он и не слушал в общем-то. – Принимай сюрприз. Смотрю, стоит на перроне – «вся в слезах и в губной помаде перемазанное лицо».
Вадик чуть сдвинулся в сторонку – заплаканная Алина. Здрасте-приехали. Да что ж ещё случилось!
– Заходите уже, – зашипела я, не хватало собрать соседей здесь для полного комплекта, и папа завтра узнает всё, что они думают о его дочери, и о нём самом. Ничего нового, конечно, но хотелось бы обойтись в этот раз, настроение не то.
Ребята наконец ввалились в квартиру. Пока Вадим разглядывал комнату, по-хозяйски, не стесняясь, я утащила Алинку на кухню. Поставила чайник на плиту, достала стаканы, банку с сахаром.
– Что?!
Как много кроется в одном коротком слове. Подруга сразу поняла о чём я спрашиваю, и без предисловий приступила к делу.
«26 июня.
Я не понимаю, что с нами не так, Дневник? Ну, ладно – я. Столько эпитетов слышу про себя с тех пор, как ни стало мамы. Бледная – краше в гроб кладут. И отец не кормит меня (тут он сам виноват, вечно зовёт меня «худай-берды» при других), и с таким папашей я пойду… ой, да куда я только не пойду и по каким только дорожкам – кривым, косым, покачусь, сопьюсь. Плюс стесняюсь до слёз, трусиха, лентяйка – наборчик «найди и выбрось», но – Алинка! С ней что? Красивая – мама-не горюй! Умная. Уверенная в себе. Глаз не отвести. Вокруг неё вьётся парней – успевай отмахиваться. Но как до серьёзки доходит – всё мимо кассы. Кого ни возьми. И тут появился Лёша. А он!»
– А он сказал, – всхлипывала на кухне тем вечером подруга, – что ему пришла повестка из военкомата. Кончилась его отсрочка, призывают. И меня он, значит, освобождает от всех обязательств, ждать ни к чему. Я теперь – свободная на все четыре стороны. Потому что мы взрослые люди, и детский сад с ожиданием из армии ему не нужен. Понимаешь, как он оскорбил меня? Получается, не верит мне заранее, и никогда не верил?
«…и выдала – пусть будет ему хуже, раз такое дело. Закрутит с первым встречным, кто бы это ни был. Потом на кухню зашёл Вадик. С гитарой. Между прочим, взял её без спроса, твоя, говорит? Хотелось сбрехать – моя, и увидеть восхищение (вот зачем оно мне?), но призналась честно – брата. Сто лет ей в обед, она у нас с отцом – «особо ценный веник», дорога, о Сашке напоминает…».
– Не о том вы думаете, бабоньки, – усмехнулся Вадим, настраивая инструмент, – проще надо быть, проще, и люди к вам потянутся. Подрастёте – поймёте. Отпустил Лёха – радуйся. Помер Максим, да и хер с ним. Еда в доме есть? Жрать охота, аж переночевать негде. Щас спою, – подмигнул. Пришлось срочно искать куриную ногу, как тому псу из мультика про волка, чтобы не дать разгуляться любителю эстрады.
«Но Вадик всё равно запел. А мы ж с Алинкой ещё и подпевали, прикинь, Дневничок! Потому что он залез в холодильник и нашёл папкины запасы «зверобоевки». Я махнула рукой. Подруге немедленно потребовалось залить горе и набраться храбрости «перед прыжком в новую жизнь», в доме гость незванный, и вообще. А в частности мы сидели на кухне и орали шёпотом, если можно так выразиться, разные песни!»