Черти-Ангелы

Литвякова Наталья

Ты – соня. Ты проспал, а я – тут нервничай. Зато папа вечером приехал, в аккурат к твоему приходу. Совсем не вовремя. Но Виктору Григорьевичу приспичило картошку сажать. Все возражения рубились на корню и на скаку: папа записался в пионеры картофелеводства. В оборот взял всех (и ты, белобрысый тоже приходи), не отвертишься. Пока погоды стоят прекрасные, надо брать сапоги. В смысле сажать. Картошку. Вы с отцом по рукам хлопнули. На утро в огороде встретились, по парам организовались: Лена с дочкой, я – с тобой, конечно же, а папа – с Алинкой. Подруга играла бровями, смеялась папиным шуткам и даже кокетничала, лишь бы отвлечь от нас суровый родительский взгляд. «Ах, дядя Витя, вот это вы даёте

стране угля», – подбадривала. И дядя Витя старался, копал. Пыжился, голубем, голубем, распушился, крылышками – бяк-бяк-бяк.

Мы переглядывались. Улыбались. Ладошки встречались в ведре, когда брали очередную картошку для посадки: нам же непременно нужна одна и та же. Ветер надувал алые паруса, небо серебрилось в твоих зрачках, а я чувствовала себя вождём племени: уже отдала приказ менять золото и готовилась к ритуальным танцам. Вся гудела, как провода под высоким напряжением. От счастья.

«11 марта.

Сегодня воскресенье, а мы учились. Всё из-за того, что 8 и 9 отдыхали. Правда, нашему классу повезло, дежурил по школе. Я попала в столовку. Кайф, не учёба – курорт. Нажрались, наржались. И вообще, я в последние дни так много смеюсь, аж страшно. А, может, это, наконец, – белая полоса по жизни?

12 марта.

Забыла написать вчера. Когда возвращались с Алинкой из деревни, познакомились в электричке с двумя хлопцами. Они сели в Старониколаевке, и сразу – шасть к нам. Развеселили. Болтали, в карты играли. Лёша и Толик. Первый товарищ – не промах, сразу к Алине – телефончик, встретиться, в киношку сходить. Она согласилась. И правильно.

23-00.

Позвонила, довольная как слон, у меня трубка в руках нагрелась от её лучей радости, честное пионерское. Оказывается Лёша – это редкая смесь парней, из всех, с которыми Алинка встречалась, да ещё в нужной пропорции. К тому же, он работает помощником машиниста, то есть независимый пацан. Ну вообще! И, если он предложит встречаться, согласится сразу. Дело за малым – чтобы предложил, но зная подружку, не сомневаюсь – предложит. И всё наладится в её Датском королевстве!

16 марта.

Уже почти по всем предметам выставили оценки. Ну, чё сказать? Троек не предвидится. Четвёрок, конечно, воз и маленькая тележка, но, если учесть отношение к урокам, то результат – неожиданный. Да что там, просто – отпад! Мне грустно сейчас, Дневник. Впервые проведём выходные врозь с Алиной. Она встречается с Лёшей, а я обещала приехать и поеду в Донской. Волнуюсь – без поддержки-то. От того, и мысли, видно, всякие лезут в голову. Словно, я только сейчас проснулась, и увидела, что творится вокруг.

А творится – ужас что, газеты хоть не открывай, сразу страшно. Почему-то думаю о гражданской войне. Нагорный Карабах, Фергана, Кишинёв, Сухуми… Прибалтика объявила об отмене советской конституции. «Совок, – сказал вчера Сушков, – при последнем издыхании». Вот чему он радуется? И чем новая власть, которая демократия, отличается от коммунистов, если действуют так же, разрушают всё до основанья?

21 марта будут выборы Президента. Первого! Мы раньше и словеков таких не знали, а теперь в СССР будет президент. Наверное, это хорошо. Спросила у папки, тот только руками машет. Мол, хрен редьки не слаще. А сам из партии вышел и билет спрятал. Я тут отрыла его нечаянно, глянула на взносы. Отец, когда он работал главным инженером, зарплату получал 400 рубликов. Такие деньжищи, а толку – ноль. Короче, хандра. Ни у страны светлого будущего, ни у людей. А меня ничего не волнует, кроме одного, увижусь я завтра кое с кем, или нет. Нормально? Никчёмная жизнь, если посудить. Что хорошего сделала, кому добро принесла? Гайдар, вон, в 15 лет полком командовал. Пушкин стихи писал. А я? Что пользы от меня, кому…

Алинка зовёт к своей бабушке в деревню, под Миллерово. Хохочем – нам картошку посадили, теперь – к ней. Папу, говорю, Виктора Григорьича, брать? А, если серьёзно, то прям не знаю. И поехать нужно, ведь подруга не раз меня выручала, не хочу её обижать, но как расстаться с НИМ? Ведь каникулы – легальный способ видеться каждый день».

Раздумья помогли справиться с неуверенностью и с беспокойством. 17 марта я вылезла из вагона в прекрасном настроении. Тебя не было. Удивительное дело, но я не огорчилась: похоже ты приучил меня к тому, что не обязан вставать передо мной, как конь перед травой. Время, отведённое до дискотеки выпила одним глотком. Ты опаздывал. Я два раза переоделась, три раза поменяла причёску, наступила коту на хвост и уронила стул, вставая. Вышла на улицу. Темно, не видно, не слышно никого. Самое время выскочить из-за угла бабайке и утащить меня в преисподнюю. Я вздрогнула. Тоска навалилась неподъёмным мешком – эх, дубинушка, ухнем!

– Ты чего одна здесь кукуешь? – Вадик появился так неожиданно, что я чуть не вскрикнула от испуга. Ответить не успела: надо ж сперва нос задрать – мол, я тут так, до библиотеки прогуливаюсь, а не то, что вы подумали.

– Все наши давно у Алёны, днюху празднуют. Я думал, ты…

– Меня не приглашали.

– А у нас без церемоний. По-простому ходят.

– Нет. Я так не могу, да и Лена одну меня не отпустит.

– Хочешь, провожу?

Хочешь? Не знала, хочу ли я. Что там увижу, кого? Тебя, забывшего о нашей встрече? Весёлого и хмельного в кругу друзей. Что там услышу – твои оправдания?

«И ни церковь, ни кабак, всё теперь не свято. Эх, ребята всё не так, всё не так, ребята!» – заиграла музыка в доме на углу, резко пронзила воздух.

– Хочу, – решилась я. Мне нужно было удостовериться, что всё – так! Всё так, ребята!

Лена отпустила, но если б не Вадик, то отказалась бы наотрез от этой идеи. Он поклялся, что глаз с меня не спустит и вернёт домой, где взял, с тобой или без тебя. Лучше бы ты проспал или руку сломал опять, желала я в сердцах, перебирая сапогами грязь. И сказала кочерга утюгу, я больше идти не могу, и заплакали блюдца, не лучше ль вернуться. Воспоминания (совсем некстати) ворвались, словно матросы в Зимний. Вихрем, сметая всё по пути.

* * *

– А тебе Малая косы повыдёргивает, как узнает, что ты рядом с ним крутишься! – злой, как дикая оса, Димка.

* * *

– Кто такая Малая? – это я, готовая пришибить тебя поленом.

– Малая? Алёна, что ли? – Ты. Сама невинность и растерянность.

– Тебе видней!

* * *

– Ты никогда ему не нравилась по-настоящему, – это Славка, твой друг. Тогда ещё, на осенних каникулах.

* * *

– Верь мне, – просил ты.

Я верила. Я же верила! Я верю! И иду с каким-то Вадиком на чьё-то день рождение, на которое меня не звали. Но там – все. И, наверное, – ты.

Дом Алёны – без света. Тишина. Даже собака спряталась в будке. Черным-черно, хоть глаз коли.

– Тю на них, – сплюнул в удивлении Вадим, – на танцы майнули, что ли?

Он стучал в окна. Я бродила по двору в молчании. Парень свистнул, пнул дверь:

– Малая, выходи, – и передразнил кота Леопольда, – выходи, подлый трус!

Спрыгнул с крыльца, под ногой что-то хлюпнуло. Чертыхнулся и чиркнул зажигалкой.

Огонёк выхватил из темноты мотоцикл. Твой мотоцикл!

– Это ж надо так жидко обосраться!