Черти-Ангелы
Шрифт:
7 марта.
«Весьма, весна!» – ДДТ, новая песня. Кайф! Завтра едем. Об одном молю, весна, дай немножко нам тепла, ну сама подумай, правда, завтра же 8 марта! Пацаны в классе, кстати, подарили каждой девочке по билету в кино, по гороскопу – на принтере распечатали, небось ещё и сами придумали, с них станется, и по открыточке. Подписали «Ребята 10-А класса». Так милооо, аж в носу защипало!».
Интересно, а что же подаришь ты? Я привезу тебе кассету с «Кино». И своё сердце, как всегда. А ты?
Мартовское солнышко услышало
– Ничё себе, – присвистнула Алинка, – за что такая милость?
Мишка начал бормотать что-то про праздник, подруга (ну, ехидна),сделала реверанс и перебила:
– Позвольте пожать вашу мужественную руку. От лица Клары Цеткин и Розы Люксембург объявляю вам благодарность.
И мне, такая:
– Ну, чё расселась? Пошли на бал собираться. Не видишь, или как говорят люди добрые, не добачаешь?
– Чего не добачаю? – спрятала я бессовестно счастливое лицо в тюльпаны.
– Карета подана, а мы без веера!
«Какой дискач был сегодня, просто отпад! Медляки закачаешься, мы напостой вместе танцевали. Особенно под: «It's a wonderful, wonderful life». Это прекрасная, прекрасная жизнь. Да, да! Она прекрасная! Я так счастлива, Дневник! И мне очень хочется, чтобы Алинка нашла свою любовь, и, чтобы у Лены всё кайфово было, да хоть с Вадиком, хоть она и не принимает его всерьёз! Так хочется, чтобы все были счастливы, как я. Забежала на минуточку. Он ждёт меня, ждёт. На веранде…».
Конечно, можно было бы и в комнате бабушки остаться, а не сидеть в холоде. Там – тепло, темно и мухи не кусают, свободный диван в наличии, но ключевое здесь слово – бабушка. Бабушку никто не отменял. Крепко спит? Глуховата? Ага, ага. Когда не нужно – слышит всё, что твой разведчик в засаде. И ещё – храпит.
Однажды мы остались. И в самый романтичный момент бабуля всхрапнула. Издала звук, словно норовистая лошадь. От неожиданности ты свалился с дивана, а я чуть не подавилась от смеха, пытаясь его сдержать и не разбудить бабСиму окончательно. Посидеть у неё в комнате? Нет уж, увольте. Уж лучше на старом топчане, на твоих коленях, кутаясь в старую фуфайку. Но нынче мы не торопились на насиженное место. Ты стоял у окна. Застыла и я посередине – не бежать же поперёд батьки в пекло!
– Смотри, сколько звёзд! Иди сюда, пожалуйста.
Я подошла, а ты обнял меня за плечи, прижал. В старой раме ночное небо и маленький фонарик луны – словно подсвеченная картина на выставке, иллюстрация к сказке.
– Я иногда выхожу во двор и смотрю наверх. Найду самую яркую звёздочку и думаю. Вдруг ты тоже в это время смотришь на неё? И тогда мне кажется, что мы вместе, даже, если не вместе, понимаешь?
Я кивнула, как будто ты мог увидеть в темноте! А произнести вслух не могла ни словечка, чувствовала, что расплачусь. Почему? Чтоб я так знала, но в груди набухла туча и грозила пролиться дождём.
– Взгляни на звёзды: между них
Милее всех одна!
За что же? Ранее встаёт,
Горит ярчей она?
Кап. Я сжала зубы и зажмурилась.
– Нет, утешает свет её
Расставшихся друзей:
Их взоры в синей вышине
Встречаются на ней.
Кап. Кап… я вытерла щеку о твоё плечо, хоть бы не заметил!
– Ту назови своей звездой,
Что с думою глядит,
И взору шлёт ответный взор,
И нежностью горит!*
Ты – моя…
Я затаила дыхание, потянулась навстречу тебе, как подсолнушек к лучам, как та звезда – сейчас поцелует, и:
– Блииин! Вот, чёрт! Семён Семёныч! – ты отстранился и шлёпнул себя по лбу, – совсем склероз замучил!
От удивления ноги подкосились, и я рухнула на первое, что попалось – старый сундук с углём. Ты, весь такой красивый, юный в лунном свете, вдруг стал вести себя отнюдь не романтично: рыскал по карманам. Я забыла о слезах, в голове лишь – как не вовремя! Как не вовремя к тебе вернулась память!
– Возьми, – ты, наконец-то сел рядом и протянул ладонь, в ней что-то блеснуло, – на счастье!
В твоей руке серебрилась цепочка с кулоном – крохотной подковкой. Кап-кап-кап! Я разревелась. Да что ж такое!
Утром разглядывала отражение в зеркале, пока все ещё спали: ну чисто привидение! Волосы – я у мамы дурочка, под глазами круги, губы опухшие. Красотища! Зато ликом румяна, бровьми союзна – это я пыталась совладать с моментами, которые стали, уже стали воспоминаниями, но заставляли краснеть и улыбаться в смущении, и хмуриться – нельзя быть счастливой такой, сглазишь, Наташка!
Я тихонечко улеглась рядом с Алинкой, веки прикрыла, и память тут же, со скоростью света, поднесла видения на блюдечке. Как всё же мы вернулись в наше гнездо – на топчан. Как «позвольте» шептал ты, расстёгивал тысячную жемчужину сверху новой кофточки. «Не позволю», – хихикала я и возвращала пуговицу на место в панике: а у меня лифчик не ахти, и вообще бретелька чёрными нитками пришита, а увидишь ты – вот позорище! «Позвольте вам не позволить», – ты гнул свою линию и подкрадывался тогда к нижней пуговичке. Конечно, тебя ж не терзали мысли о высоких материях – нижнем белье. «А позвольте вам не позволить мне не позволить!» – ух, еле выговорила я, спасая положение. Ты рассмеялся и отвернулся на секунду, а потом… Память горела вместе с ушами: как ты касался коленок, и целовал их, и плавился капрон вместе с кожей. «Так ведь и без штанов недолго остаться», – сказала я нам – себе и воспоминаниям. Не останешься, ответили они, забыла, что ли о клятве сестре, мол, без глупостей? Останусь, упрямо возразила я, забыли, что ли – я решила её нарушить? Придёт лето, не удержит уже никто, и ничто, я же взрослая стану, мне исполнится целых шестнадцать лет!
«9 марта.
Пожалуй, пожалуй надо вспомнить о шифре. Не обижайся, Дневник. Дело не в тебе. Дело в чьих-то любопытных носах!
Еувйяз. ЕУВЙЯЗ. Еувйяз!Э пд тпнъ, лнл ьпд юфрз. Лнл э йрпёыуз л Одплд, л Янсзры?
Обещал приехать в четыре, но пока нет. Алинка на лавочке с девчонками, а я ушла, сил нет сидеть и ждать с маской веселья на лице, когда мысли все о другом, не случилось ли чего. Почему Его нет? Проспал? Мать не пустила? Снова руку сломал? Дай мне сил, Дневник, чтобы просто ждать, а не вскакивать каждый раз при звуке мотоцикла! Он приедет, он обязательно приедет, я верю!».