Черти-Ангелы
Шрифт:
С наступающим, Дневник!».
В 22-30 мы покинули танцы, чтобы успеть проводить старый год. Ещё не выпили ни капли, а хмельное веселье накрыло нас с головой. С шутками-прибаутками ввалились в дом, а там – глаз не отвести от стола, скатерть-самобранка, да и только! Это ж надо снарядить такой в эпоху тотального дефецита. Душа согрелась, словно возле печки, в носу защипало: какие ж все кайфовые, постарались на славу. И мы, и пацаны, и Лена, конечно! Я подумала, что в последний час, перед боем курантов, Земля, будь она существом, вздохнула бы с облегчением. В эти 60 минут человечество забывает о плохом. Мысли только добрые,
И, когда часы пробили положенные 12 ударов, и время застыло в пространстве; когда закончился 89 год, но 90-ый не наступил; когда уже нет вчера, ещё нет завтра, есть только секунды сегодня, мы посмотрели друг на друга, а все – будто куда-то пропали. Как изображение в телевизоре. Ни голосов, ни лиц, ни слов, ни вздохов, никаких «можно», «нельзя». Просто я и ты. Рядом. Всего мгновение, невесомое, но счастливое! Вот тогда я впервые поняла тургеневские строки из «Аси»: «…у счастья нет завтрашнего дня; у него нет и вчерашнего; оно не помнит прошедшего, не думает о будущем; у него есть настоящее – и то не день, а мгновение…».
– Счастья! – ты поднял бокал.
Я взглянула на тебя сквозь пузырьки шампанского, как в волшебное стекло.
– Счастья! – ответила, млея.
Чокнулись, и хрусталь пообещал нежным звоном прекрасное будущее.
– Только ты, – коснулся моей ладони.
– Только ты, – эхом отозвалась я.
Здравствуй, здравствуй, девяностый год! Побежали первые минуты его. Что он нам принесёт? Пока – радость. Пока – веселье, что разгоралось как сухой хворост, всё ярче, искрами в небо. Алинка достала костюмы под одобрительный гул мальчишек. Правда, переодеваться они не спешили, стеснялись. Тогда мы подали пример, и первые отправились наряжаться. Я расхохоталась:
– Где ты видела блондинистую цыганку?
– В зеркале сейчас вижу, очень даже ничего цыганочка такая, с поэтическим блеском в очах.
Ближе к двум часам, когда цыганки вовсю трясли монистами из чешской бижутерии и плечами в бабушкиных платках, кавалеры, наконец, осмелели и примерили костюмы.
– По-моему, они где-то лакают, – сказала Алина. – У них где-то заначка, я тебе говорю, не могли они так окосеть из-за бутылки вина.
Снежинки, одна за одной, выпорхнули из соседней комнаты, толкаясь и гогоча, будто гуси на пригорке. Затем их стройный ряд распался на отдельные элементы, ибо самая главная снежинка, которая Славка, решила, что канкан – самый лучший танец. Самодельные короны съезжали, нижнее бельё лукаво посверкивало: пацаны выделывали такие «па», выписывали такие кренделя, что цыганки стонали от смеха. Снежинки элегантно пинались кривоватыми волосатыми ножками, тыкали пальцем друг в друга – «гля на него, вот умора!». Смущённо поправляли марлевые юбки, что норовили спасть в пылу танцев, явить миру новый слой наряда – цветочков и горошков семейных труселей. «Ой, не могу!» – катались по дивану цыганки, щёки уж болели от смеха. Потом мы тихонечко улизнули на веранду, чтобы поискать нычку, пока Лена не поняла, что мальчишки нарушили уговор насчёт одной бутылки в праздник, и не разозлилась. Обыскали все углы, но ничего нелегального не обнаружили. Ни вина, ни самогона, а на столе краснела одинокая банка компота, которую притащил Славка и сверкали целлофаном сигареты.
– Интересное кино, – фыркнула Алинка. – Ладно, поживём-посмотрим.
Глава пятая.
«3 января 1990г.
Лена
Блин, я коньки не брала в руки и в ноги (хи-хи!) – сто лет! Представляю, что за корова будет на льду! Или это как на велосипеде – один раз научился, на всю жизнь не забудешь? Не жнаю, не жнаю, но любопытно-любопытно. А 6-го тоже что-то намечается. Кутью какую-то носят. Бабушка говорит, что я в детстве тоже носила, но я совсем не помню. Главное, не забыть – «папа с мамой прислали вам вечерю» и рассказать стишок. Пацаны сказали, что научат. Вот, пена!»
Time, it needs time
To win back your love again
I will be there
I will be there
Love, only love
Can bring back your love someday
I will be there
I will be there*, – гимн января и причина, к счастью, кратковременной размолвки с тобой. Или одна из причин? Перед Рождеством прискакал Славка, довольный, как Винни Пух после горшочка мёда:
– Гляньте чё раздобыл! – и махал перед носом кассетой, словно волшебной палочкой. Из бешеного набора слов его тарабарского от эмоций языка выяснилось, что какой-то там Саня на Комсе за чирик музона накупил, и Славка её выпросил на день, чтобы перезаписать. – Так что тащите шарманки, щас всё организуем.
«Соната» играла, «Романтика» записывала, мы с Алинкой подпевали – кто кого перекричит и балдели от мелодии:
– Ифвид гоу эгейн
Ол вэ вэй фром вэ старт!
Ай волд трай ту чендж
Фингс вэт килд ауэр лав!
– Вы хоть знаете о чём они поют? – ты поморщился.
– Не нравится? – изумилась я. До сих пор никаких разногласий между нами не наблюдалось.
– Нравится, – буркнул ты. – Глупостей они не поют, конечно, но посыл ни к селу, ни к городу, вот честно.
Я расстроилась. Что же они поют? Ты словно мысли мои прочитал:
– «Если бы мы пошли снова
С самого начала
Я бы попытался изменить
То, что убило нашу любовь». Нам это не подходит, – твёрдо сказал.
– Это всего лишь песня, – вклинилась Алинка, – зачем ты её на свой счёт принимаешь?
– А зачем так восхищённо орать?
Мы переглянулись с подругой и замяли тему. Для ясности, так сказать.
Утро 6-го января порадовало снегом. Крупным, пушистым, мягким, как ладошка младенца. Мы – Алинка, племяшки, Верочка и Илона, высыпали на улицу, как бусинки на пол. Носились по саду, двору. Лепили снеговиков, кидались снежками, натирали друг другу щёки. Падали морскими звёздами в сугробы. И визжали от восторга. Лица раскраснелись, варежки промокли, носы замёрзли, а в дом – не загнать. А душе – жарко, душа – на воле!
– А, ну, марш домой! – кричала в форточку сестра Лена. Сердилась сквозь улыбку, – ладно мои – малышня, но вы-то ж – здоровые, а? Барышни, а туда же! – она постучала пальцем себе по лбу, – где соображение? Простудитесь, лечи вас потом в Рождество!Нехотя вернулись в дом, загребая снег валенками. Оглядываясь на сахарные яблони. Вишни в снежном ришелье. Манили пальчиком, искрили сосульками. Вздохнули тяжко на пороге.
– И правда, – сказала Алинка, – чего ты мы, как с цепи сорвались? Как будто снега никогда не видели?