Чертобой. Свой среди чужих
Шрифт:
— Зря.
— Почему?
— У тебя всего один выстрел, потом заклинит.
— Знаю, но это последний патрон и остался. Дефицит, мать его!
Ну да, кто же думал, что такая мелочь станет предметом первой необходимости? И если с боеприпасами к ружьям и автоматам как-то выкручивались, порой проворачивая гешефты с Шумиловской дивизией, то к «ПМ» обычно одного магазина хватало на год — не нужны были. Максимум — обнаглевшую стаю воробьев с поля спугнуть.
— Попробуем вообще без стрельбы обойтись. — Я изобразил на роже запредельное страдание и повис
— Если будешь хоть немного ногами перебирать, дотащу.
— Должно выглядеть правдоподобно.
— Ну да, ну да…
И что смешного? Согласен, наш вид скорее вызовет у противника недоумение, чем введет в заблуждение, но сомневаюсь в наличии там хоть одного Станиславского с его знаменитым «не верю!». Действуем по-суворовски: удивить — значит, победить! Ну а потом «пуля — дура, штык — молодец». Разберемся, чо! Когда-то за речкой приходилось принимать участие в мероприятиях с еще более неясными перспективами. Ничего, выжил, даже вспоминаю с некоторой ностальгией, несмотря на дырявую шкуру и ноющую к каждой перемене погоды ногу.
К «дому правительства» идем медленно, я несколько раз падал по дороге, а Андрей даже не делал попыток удержать. Правдоподобие заботит? Припомню как-нибудь… не сейчас. Сейчас за нашим приближением настороженно следит ствол крупнокалиберного пулемета, высовывающийся из заложенного мешками с песком окошка. Придурки, они же сами себе весь обзор перекрыли! Будь моя воля, оборудовал бы огневую точку на козырьке среднего подъезда, поддержав расчет ДШК парой снайперов. Вот только кто бы дал тут покомандовать?
— На втором этаже слева оптика бликует, — предупредил сын.
Вот это плохо, если не сказать покрепче. Пыль почти совсем осела, и нас не только держат на прицеле, но и могут разглядеть незнакомые физиономии. Будем надеяться на лучшее, на грязевую маскировку и общую растерянность.
Но ситуация разрешилась благополучно сама собой.
— Эй, калеки! — В голосе со второго этажа слышалась насмешка. — Новобранцы, что ли? Из чьего десятка?
— Да там как бабахнуло! — Андрей замахал руками, из-за чего мне пришлось упасть на грязный асфальт. — И все вдребезги! А мы как вылетим! А от командира только сапоги! Голова по земле скачет и улыбается! Представляете, тело оторвано, а она скачет и улыбается! А потом язык высунула!
Он говорил громко, сбивчиво и отрывисто, показывая испуг и шок от произошедшего. Кажется, получилось — снайпер высунулся из окошка по пояс и жизнерадостно заржал:
— Чего там ему оторвало?
— Все оторвало! Рука — хрясь! Нога — хрясь! Только сапоги стоят совершенно невредимые! Хромовые! — Ну зачем же так безбожно перевирать Булгакова? Коровьев, насколько помню, Поплавскому про сапоги вообще не упоминал.
— Ладно, вояка, затаскивай своего друга сюда, — решил дружинник. — Йодом помажем.
Андрей мелко-мелко закивал и ухватил меня за воротник. Я вскрикнул, будто бы от боли, и обмяк. Будем считать, что потерял сознание, зато руки останутся свободными.
— Ну, долго вы возиться будете?
— Совсем спекся, — пояснил сын и предъявил замотанную в портянку конечность. — Сам не дотащу.
— Желторотики хреновы, — почти беззлобно выругался снайпер и, перегнувшись через подоконник, заорал вниз: — Да помогите кто-нибудь этим болванам!
Буквально через полминуты хлопнула подъездная дверь, и послышались торопливые шаги нескольких человек. Кто-то сразу же сдернул с моего плеча двустволку, но забрать не получилось — стиснувшие автомат руки не пускали ремень.
— Судорогами скрючило, — пояснил со знанием дела незнакомый голос. — В прошлом году было похожее — у Гришки Смирнова твари уже кишки выедают, а он все на гранате пальцы разжать не может. Так и похоронили с «лимонкой».
Я приоткрыл глаза, пробормотал нечто матерное и вновь их закрыл.
— Что он говорит?
— Просит не хоронить заживо, — перевел Андрей. — Погодите, на спину не переворачивайте, там, наверное, позвоночник поврежден.
— Плохо, — разочарованно протянул все тот же незнакомец. — Наши коновалы такое не лечат.
Пристрелят ведь из милосердия, промелькнула мысль, и сразу появилось желание встать на ноги. Что и попытался осуществить.
— Лежи уж. — Добровольный помощник заметил движение и слегка придержал за плечо. — Эй, мужики, снимите дверь с петель, на ней понесем.
— Тебе надо, ты и снимай! — Это опять снайпер. — Я что, в одиночку корячиться буду?
— А остальные где?
— Опомнился! — В голосе снисходительность. — Проспал все на свете, Петрович?
— Так после ночного дежурства…
— Понятно. — И новый крик вниз: — Эй, минетчики, помогите Петровичу!
— Мы пулеметчики! — обиженно отозвались с первого этажа.
— Не вижу разницы! Давайте тащите дверь!
Красотища-то какая! Меня осторожно и очень аккуратно приподняли, переложили на импровизированные носилки и потащили. Честное слово, гораздо лучше и удобнее стандартных санитарных, привязанных в несущейся по каменистой горной дороге армейской «таблетке».
— Не разворачивайте ногами вперед, ироды! — покрикивает Петрович. Судя по всему, он пользуется здесь немалым уважением, если не по должности, то по возрасту, во всяком случае. — Угол придерживайте!
Дверное полотно чуть наклоняется, чтобы удобнее было пройти в подъезд, потом слышится шарканье ног по ступенькам и поворачивает налево. Все правильно, я так и надеялся, что из-за узких лестниц хрущевки на второй этаж не понесут. А куда? Ясное дело, к пулеметчикам, лишний раз не напрягаясь. За спиной голос спустившегося сверху снайпера:
— Давайте его на диван.
Команду отдать просто, выполнить ее несколько сложнее — узкая прихожая трехкомнатной квартиры, да еще заставленная мебелью, не способствует. Вообще ничему не способствует, не только переноске человека в лежачем положении. Андрей остался справа сзади, но пока молчит. Ладно, и я тогда потерплю немного. Разве что застонать жалобно? Это можно — заодно будет хороший повод открыть глаза и осмотреться.